Человек, лежа на полу, казался огромным, и страшно было представить, какой он в полный рост. Если разозлится, то худо станет всем.

– У вас что-то случилось? – спросил, на деле же робко просипел. Прикрыл глаза и едва не шлепнул себя по лбу. За спиной преорх что-то пробормотал нелестное. Уил покраснел еще сильнее, начал надеяться, что больной уснул. Но нет.

– Ты готов все бросить и помочь мне? – произнес голос. Спокойный, глухой, как неподвижность слоев океанских вод на самом дне.

– Э… нет, я…

– Тогда не спрашивай.

Уил судорожно сглотнул и повернулся к своему сопровождающему.

– Он не хочет! – выпалил поспешно.

Преорх ступил в клеть.

– Аскет, – произнес укоризненно. – Прошу, поговори со знахарем.

Фигура зашевелилась, и тут только Уил увидел связанные запястья человека, исключающие его активность. Это должно было ободрить, только вот привело в волнение. Вытянул шею в вопросе.

– Дитя трясется от ужаса, отец, – пояснил Аскет, недоумевая, как преорх может не слышать колебания спертого воздуха. – Отпусти его. Мне в любом случае не стоит здесь оставаться. Вы все были добры ко мне. Несмотря на это, – пошевелил головой.

Тогда только знахарь разглядел помимо пут виток косы на полу, поползшей при движении. Удивился такой длине, подошел ближе.

– Ого! – Казалось, они вызвали у него восхищение.

Человек повернул к Уилу лицо. Устремил на него глаза, смутно блестевшие в полумраке. И, разглядев стоящего у его тюфяка человека, напрягся, приподнялся, выворачивая локоть. Знахарь отпрянул назад.

Запутался в тунике, свалился на пол, настороженно глядя на искру оживления, преобразившую больного как луч солнца темную поляну. Проследил за его взглядом и машинально прикрыл родимое пятно, уродующее лоб.

Преорх бросился между ними, не зная, чего ожидать.

– Я знаю тебя, шаман, – прохрипел Аскет, прежде чем упасть на спину.

* * *

Знал ли я, что так все сложится? Конечно же, нет.

Я часто задаю себе вопрос: что заставило меня обокрасть саму Смерть? К чему нужны были мне эти волосы, утратившие свое значение в тот момент, когда покинули своего носителя? Теперь выглядят они иначе, предназначены для других целей.

Загубленные души, отрезанные от Вечности.

Не сказал бы, что у меня много времени, напротив. Кажется, теперь его стало совершенно не хватать. Ни на что. Иногда мне даже некогда подумать о своем грехе.

В первый раз попался в окружение лютой зимой, когда уставший, голодный, замерзший, едва волочил ноги по обледеневшему насту снега. Одежда из чудесной мягчайшей шерсти в условиях подлинной зимы оказалась бесполезной; высокие сапоги хороши были скользить над землей, однако все изодрались о корку льда.

Никогда не думал, что так выживают. До недавнего времени и слова-то такого не знал: выживание.

Лес шептался недобро, казался чужим и не принимал его больше. Скрылся, затаился, как выжидал, чем закончится этот путь. Разбегались цепочки следов, по которым человек легко определял их хозяев. Только вот встреч с ними хотел бы сейчас избежать.

Ноги растапливали снег и проваливались. Конечности жгло ледяным огнем онемения.

Привалился к забеленному дубу, сполз по коре вниз, на снег. Сжал кулаки и сунул под мышки в попытке их согреть. Над головой свисали с веток целые сугробы; казалось, тронь их – и путник исчезнет бесследно под белой горой.

И что мне делать, подумал отрешенно. Судя по ощущениям, имел все шансы замерзнуть здесь же. Руки медленно покрывались синевой.

Волчий вой застал его врасплох; подскочил, озираясь. Потерял бдительность, что было непростительно, в то время как стая подобралась совсем близко.

Ноги человека не спасли бы.

От трех волков убегал уже олень, крупное благородное животное, сбивая мощными рогами комья снега с кустарников, с низко клонившихся хрустальных ветвей. За ним взлетали сверкающие мерзлые фонтаны, осыпая иглами хищников, жадных до теплой крови.

Олень дрожал, заглядывая назад. Он задыхался. Слезящиеся глаза не разбирали дороги.

Зацепился за толстый сук, рванулся вбок. Резкой болью взорвался череп.

Упал на передние колени, на миг ослепнув.

Смерть дышала ему в спину, чуял ее так остро. Ее близость гнала подниматься; копыта заскользили.

Чуть поодаль послышалось ржание лошади. И голоса. Людские.

Беглец рухнул, не находя сил более, морда пригнулась к земле. Белые облачка дыхания со свистом вырывались из ноздрей.