Рейни промолчала.

Секундой позже Куинси вздохнул.

— Он просто спустил все на тормозах, да? Закрыл глаза? Что ж, будем считать, что мы с ним квиты.

— Город у нас маленький, и правила здесь немножко другие. Как аукнется, так и откликнется. Пусть не всегда, но частенько это справедливо. И для протокола — мы с Шепом никогда об этом не говорили.

— Разумеется. Иначе получился бы сговор.

— Я, в общем-то, была готова заплатить за содеянное, — тут же возразила Рейни. — Во многих отношениях так было бы лучше. Пришлось бы нелегко, открылось бы много неприятного, но зато я рассчиталась бы сполна. А вышло… — Голос ее дрогнул. — У Лукаса были жена и ребенок. Я лишила их мужа и отца. Целых четырнадцать лет они не ведали даже, что с ним случилось. Пусть я ненавидела его, но человеком-то всегда надо оставаться. Родригес прав: должны быть барьеры, переступать через которые непозволительно. Никто не может отнимать чужую жизнь.

— В ту ночь он мог прийти за тобой, — мягко сказал Куинси.

— В том-то и дело, что наверняка я этого не знаю. Я убила его первой, и теперь мне жить с этим до конца.

— Рейни…

Она подняла руку.

— Я не жалуюсь. Что сделано, то сделано — пришло время платить по счетам. Ответственность — не такая уж плохая штука. Знаешь, почему я выкопала его в ту ночь?

— Почему?

— Боялась, что его заберет у меня Ричард Манн. Когда мы получили первый звонок о ком-то хвастающем, что у него есть доказательства, что это я убила мою мать… Не знаю. Я сразу вспомнила про Лукаса, лежащего там, под крыльцом, и тот странный сон, когда мне приснился человек в черном на веранде. Я подумала, что он нашел тело, и что когда войду в номер, то первым делом увижу ухмыляющийся труп. А потом вошла, и там было пусто, но… знаешь, никакого облегчения не наступило. Скорее мне даже стало еще больше не по себе. Что, если он знает? Что, если забрал тело, и тогда у меня нет доказательства того, что я сделала, а мне оно нужно… Я должна была сделать признание. Мне это стало ясно после случая с Дэнни.

— И что теперь?

Рейни замялась. При всех ее благих намерениях ответ давался нелегко. Она откашлялась, но голос все равно прозвучал с хрипотцой:

— На прошлой неделе мэр попросил меня уйти.

Куинси болезненно поморщился.

— Знаешь, — быстро добавила она, — людям почему-то не очень нравится, когда у копа труп под крыльцом. А тут я даже на Сандерса произвела впечатление… Теперь главный — Люк. У него получится.

— Можно переехать, начать где-то в другом месте.

— Нельзя, если я признаю себя виновной. Такие вещи на собеседовании объяснить не так-то просто. «Ваша самая большая слабость?» — «Э, когда я вышла из себя в последний раз, то застрелила человека». — Она покачала головой.

— Так ты поэтому хочешь признать себя виновной? — бесстрастно спросил Куинси. — Чтобы еще сильнее себя наказать?

— Я убила человека!

— Который изнасиловал тебя и застрелил твою мать — и все в течение сорока восьми часов. Налицо посттравматический синдром. Состояние диссоциации. Психологи воздействуют на присяжных не какими-то магическими заклинаниями. Это всё реально существующие синдромы. Они подтверждены документально и хорошо известны. Это тебе любой адвокат скажет. Тебе было семнадцать. Ты была напугана. И Лукас пришел не в гости. Твой адвокат прав — ни одно жюри присяжных не признает тебя виновной. И почему двенадцать посторонних людей должны верить тебе больше, чем ты сама?

Рейни молчала. К горлу снова подкатил комок. Опустив голову, она старательно изучала трещины в тротуаре.

— Если ты и впрямь хочешь жить и двигаться дальше, — мягко продолжал Куинси, — то так и сделай. Прости себя. Иди на суд и дай присяжным шанс также простить тебя. Ты хороший человек. Отличный работник. Любой в Бейкерсвиле так скажет. Спроси Сандерса. Спроси Люка. Спроси меня. Я — надменный федерал, и я почту за честь работать с тобой.

— А-а, заткнись, Куинси, не то я сейчас расплачусь. — Рейни промокнула уголки глаз и громко шмыгнула носом. Черт бы его побрал.

— Что ты собираешься делать?

— Ты меня почти убедил.

— Конечно. Я же эксперт.

— А вот мне еще многому надо учиться.

— Рейни…

— Нет, не говори ничего.

— Откуда ты знаешь, что я хочу сказать? — Пирс попытался дотронуться до нее — она отступила и покачала головой.

— Оттуда! Знаю, и всё. Для человека, столько всего видевшего, у тебя удивительно романтический взгляд на жизнь. Но так не бывает, так что и не говори ничего. — Рейни подкрепила свои слова решительным жестом.

— Хочу пригласить тебя на обед, — спокойно сказал он.

— Какая ж ты задница!

— Обещаю ло-мейн с зеленым чаем. Надеюсь, в этот раз поедим оба.

— Ради бога, Куинси, ты же не собирался оставаться. Ты — агент. Ты любишь свою работу. И делаешь ее хорошо. Я — всего лишь остановка на пути.

— Я могу задерживаться где хочу. У больших «шишек» есть кое-какие преимущества.

— И зачем тебе это надо? Интересно посмотреть, как я буду расплачиваться чеками по безработице?

— Рейни…

— Это правда, и мы оба это знаем! Ты… ты — Куинси. Ты знаешь, кто ты такой и куда идешь, и это замечательно. Но я — это я. И я ничего не знаю. Мне нравилось быть копом. Да, нравилось. Теперь же… Я не представляю, что делать дальше. Мне нужно разобраться. И пройти через суд. Я не могу все это делать, зная, что ты за мной наблюдаешь. Одно дело быть коллегой, и совсем другое — нахлебником.

— Рейни, — раздраженно оборвал ее Куинси и тут же заговорил по-другому, искренне и твердо, — я скучал по тебе эти две недели. Чуть с ума не сошел. Мне никто не грубил, все были вежливы, а я едва не срывался. Мне нужна была ты.