Впрочем, мобильник проверить не мешает. Антенный индикатор вяло мерцал, хотя сигнала должно хватить для приема звонков или сообщений. Увы, пока что нет ни того ни другого. Я поднял лицо и сквозь ветровое стекло уставился на панораму поселка. Поразительно, до какой степени я стал ненавидеть Манхэм. Ненавидеть его кремнистые дома, безрадостный, пропитанный водой пейзаж. Ненавидеть подозрительность и злобу, прямо-таки сочившуюся из «туземцев». Ненавидеть убийцу-извращенца, сумевшего незаметно жить здесь эти годы, взращивая свой психоз, пока он не проявился во всей омерзительной силе. Но больше всего я ненавидел поселок за то, что он, подарив мне Дженни, вновь забрал ее назад. «Видишь? Нет, ты видишь? Вот какой могла бы стать ваша с ней жизнь».

Ненависть, судорогой охватившая все мое существо, исчезла столь же внезапно, как и появилась, оставив за собой тошноту и лихорадку. Черные тучи синяком растекались по темнеющему небу. Я завел мотор. Делать нечего, кроме как вернуться назад и с тоской ждать страшного звонка. Дайте же воздуха…

И тут я вспомнил нечто совершенно постороннее. Тем утром, когда у нас с пастором был разговор в церковном саду, Том Мейсон упомянул, что его деда опять скрутило. Что-то такое со спиной. Старик постоянно жаловался на поясницу: цена, которую приходится платить, десятилетиями простояв в согбенном виде над чужими клумбами. Может, проведать его? Это займет десяток минут, а заодно и отвлечет от горьких мыслей в ожидании звонка Маккензи. С облегчением, смешанным с отчаянием, я развернул машину и поехал к Мейсонам.

Старик Джордж проживал со своим внуком неподалеку от озера, на лесной опушке. В свое время этот домик специально отвели садовнику, приписанному к местной ратуше. Семья обитала здесь уже несколько поколений, и в молодости Джорджу самому доводилось работать в ратуше, пока ее не снесли после войны. Все, что осталось от той эпохи, — это домик да несколько опрятных и прекрасно возделанных акров земли посреди наступающей дикости.

Оставив в стороне озеро, поблескивавшее серо-стальным отливом сквозь деревья, я припарковался во дворике и направился ко входной двери. Под костяшками пальцев задребезжала, завибрировала массивная стеклянная панель. Не дождавшись ответа, я постучал вновь. Небо откликнулось дальним раскатом грома. Я взглянул вверх и с удивлением отметил, как быстро тускнеет свет. Грозовые облака, катившиеся над головой, ставили точку этому дню. Вскорости совсем стемнеет.

Вслед за этой мыслью появилась другая, хоть и запоздалая. В доме нет ни огонька. Получается, Мейсоны куда-то ушли? Их же всего двое, потому что Том еще ребенком потерял родителей… Надо думать, старик Джордж поправился и смог выйти на работу. Я пошел было к «лендроверу», но через пару шагов остановился. Что-то царапало подсознание, что-то я пропустил… Сам воздух будто затаился, замер в сверхъестественном предштормовом молчании. Я огляделся, охваченный предчувствием близкой беды. Вот-вот случится нечто жуткое, хотя кругом все вроде нормально.

Что-то ударило меня по руке, и я подскочил от неожиданности. А, капля дождя! Крупная, тяжелая. Мгновение спустя небо развернулось ослепительной простыней. На миг все вокруг выцвело под бешеным сиянием молний. В последовавшей за этим тишине я скорее почувствовал, нежели услышал новый звук. Секундой позже его стер громовой удар, но я знал, что не ошибся. Слабый-слабый, чуть ли не из подсознания идущий гул, и так хорошо мне знакомый.

Мухи.

В тот самый миг, когда на меня снизошло прозрение, в нескольких милях отсюда, посреди клеток с перепуганными птицами и зверьками, стоял Маккензи и угрюмо выслушивал доклад запыхавшегося сержанта, подтвердившего все прежние опасения.

— Мы проверяли везде, где можно, — сказал полицейский. — Здесь никого нет.

Очень трудно было понять, из какого конкретного места доносится жужжание. Ясно одно: мухи — в доме. Подсказкой не поделились и слепые, затемненные окна, что безразлично взирали свысока. Я подошел к ближайшему и заглянул внутрь. Едва различимые очертания кухни, а больше — ничего. Так, что в следующем окне? Ага, гостиная. Мертвый экран телевизора напротив пары потертых кресел.

Я вернулся к двери, но, подняв было руку, передумал. Если есть кому ответить на мой стук, то мне уже давно бы открыли. Стоя на крыльце, я принялся размышлять, что делать. Итак, есть полная уверенность в том, кто виновник этого звука. Стало быть, игнорировать его нельзя. Ладонь сама потянулась к дверной ручке. Если дом заперт, значит, решение будет принято за меня.

Ручка повернулась без возражений. Дверь открыта.

Я потоптался в нерешительность, зная, что такие вещи нельзя делать даже невзначай. И тут изнутри повеяло запахом. Точнее говоря, слишком хорошо знакомой мне гниловатой вонью со сладковатым привкусом.

Толчком я распахнул дверь настежь, и глазам открылся темный коридор. Сейчас в нос ударило так, что ошибиться невозможно. Во рту пересохло, и я полез за мобильником звонить в полицию. Все, вышло время для игр в кошки-мышки. Что-то… Нет, кто-то здесь умер. Я уже вовсю давил на кнопки, когда сообразил, что сигнала-то нет. Мейсоновский домик оказался в мертвой зоне. Тьфу! Кстати, а сколько времени я уже отрезан от мира? Что, если звонил Маккензи?

Ну хорошо, теперь у меня есть еще одна причина зайти внутрь. Впрочем, даже если бы мне не был нужен обычный телефон, выбора не оставалось. Как ни мучайся, а назад дороги нет.