От моего голоса Матильда очнулась, и я разглядел ее лицо, бледное, испуганное, в темном обрамлении волос. Кивнула и прошла так близко, что чуть не задела. Скрылась за углом, и через мгновение послышался тихий щелчок — закрылась кухонная дверь. Я стоял на дороге и глядел на притихший лес. Сердце бешено колотилось. Возобновился тихий стрекот цикад.

И я, сопровождаемый их музыкой, вернулся в амбар.

Лондон

Потолочное окно запотело. Дождь барабанной дробью бил по стеклу. Мы лежали на кровати, а над нашими головами висели наши двойники — наши заключенные в оконную раму, неясные, смазанные отражения.

Хлоя снова отстранилась. Я хорошо знал это ее настроение, поэтому не настаивал и ждал. Она смотрела в окно, и ее светлые волосы отсвечивали под лампой из морских ракушек, которую Хлоя притащила с рынка. Голубые глаза не мигали, и мне, как всегда, показалось, будто я могу помахать перед ними рукой и не вызвать в ней никакой реакции. Хотел спросить, о чем она думает, но не стал — боялся, что ответит.

Влажный, свежий воздух холодил мою обнаженную грудь. На мольберте Хлои стоял чистый холст, к нему она так и не прикоснулась. Он оставался нетронутым уже несколько недель. Запах масла и скипидара, с которым долго ассоциировалась у меня эта маленькая квартирка, настолько ослабел, что стал почти неразличим.

Я почувствовал, как Хлоя пошевелилась рядом со мной, и услышал ее вопрос:

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

С тех пор как я обнаружил кокаин, отношения между нами стали напряженными. Хлоя клялась, что это была ошибка и она больше не повторится, я пытался ей поверить. Ни один из нас не заводил разговор о Жюле. Каждый день требовал искусного балансирования, и, если бы мы не старались, все могло обрушиться и рассыпаться.

Однако в последнее время я почувствовал, что Хлоя все больше замыкается. Ничего конкретного, но несколько дней назад, когда ее не было дома, я вновь обыскал квартиру. Ничего не обнаружив, сказал себе, что у меня разыгралось воображение. Но это могло означать, что Хлоя пользуется более надежным тайником.

— Что за вопрос?

— Смерть тебя пугает?

— Господи, Хлоя…

— Меня не пугает. Когда-то пугала, а теперь нет.

Я ощутил, как сразу стянуло мышцы онемевшей шеи. Приподнялся и посмотрел на нее.

— К чему ты клонишь?

— Я беременна.

Я растерялся и не знал, какие испытывать эмоции. Во всем, что я воображал, во всех сценариях, какие приходили на ум, ничего подобного не было. Но в следующий миг, сметая все остальное, на меня нахлынули эйфория и облегчение. Все плохое исчезло.

— Хлоя, но это же прекрасно! — воскликнул я.

Она лежала как каменная, смотрела в потолочное окно, и я заметил, как из ее глаз по щекам скатились блестящие слезинки. У меня в груди разлился холод.

— В чем дело? — спросил я, уже зная ответ.

Голос Хлои прозвучал бесстрастно и монотонно, словно не было слез на ее лице.

— Ребенок не твой.

Полиция нагрянула на следующее утро. Услышав шаги, я стал спускаться с лесов, оглядываясь и ожидая увидеть Матильду или Греттен. Но оторопел, заметив двух жандармов. Если бы не моя согнутая в локте и перекинутая через ступеньку лестницы рука, я бы, наверное, полетел вниз. Их белые рубашки ослепительно блестели на солнце. Солнцезащитные очки скрывали глаза — они смотрели на меня, а я, как муха в паутине, застрял на середине лестницы. Первым заговорил тот, что был ниже ростом, — главный, судя по начальственным манерам.

— Нам нужен Жак Арно, — раздраженно произнес он. — Где он?

Высокий жандарм снял фуражку с козырьком и вытер пот со лба. У него под мышками на рубашке темнели круги. Почему-то эта картина привела меня в чувство, и я сумел выдавить:

— Поищите в доме.

Не поблагодарив, жандармы направились к двери. Все еще оцепенев, я стоял на лестнице, но, опомнившись, принудил себя спуститься во двор. Ноги не слушались, словно я забыл, как с ними управляться.

Насколько я знал, в это время Арно мог находиться на охоте, но дверь отворилась, прежде чем жандармы успели постучать. Хозяин фермы встретил их с молчаливой воинственностью. И на вопрос коротышки: «Вы мсье Арно?» — лишь едва заметно кивнул. На жандарма его холодность не произвела впечатления.

— К нам поступило сообщение, что вечером здесь стреляли.

Его напарник с мокрыми от пота подмышками заметил, что я наблюдаю за происходящим, и я поспешно отвернулся, спрятавшись за домом. И как только скрылся из виду, рухнул на землю. Так они не за мной! Я опустил голову и глубоко вздохнул. Со двора по-прежнему доносились приглушенные голоса, но я не мог разобрать слов. И торопливо, как по гигантской шведской стенке, поднялся по внутренней стороне лесов, не обращая внимания на жалобные стоны и содрогания конструкции. Наверху перебрался на настил и пополз к ближайшему к кухне краю. Теперь голоса снова можно было различить.

— …вам никто не подавал официальных жалоб, — говорил Арно. — Я защищал свою собственность. Если вы знаете, кто эти люди, то обязаны арестовать их, а не меня.

— Мы никого не собираемся арестовывать, мы только…

— А должны. Кто-то напал на мой дом, а вы беспокоите меня лишь потому, что я несколько раз пальнул в воздух, чтобы напугать их. Где же справедливость?

— Мы слышали, что вы стреляли не в воздух.

— Неужели? Кто-нибудь ранен?

— Нет, но…

— Вот видите! И вообще не понимаю, как они могли утверждать, куда я целил, если так быстро улепетывали.