Тут трудился и Коста, заняв кабинет Звонимира, который, в свою очередь, занял кабинет Горана, когда тот ушел по старости на покой. Княжич Берислав руководил Тайной службой, но официальную должность не занимал, управляя делами исподволь, через своих людей. Вникать в мелочи ему было не по чину, он же государя сын, зачем ему это? Он оставил за собой деньги, назначения на ключевые должности и самые важные вопросы, и этого оказалось вполне достаточно. Текучкой занимались те, кому и было положено ей заниматься. О роли княжича даже ведали немногие, а те, кто знал, не спешил своим знанием похваляться. Вот так вот…

Утренние дела Коста раскидал утром, но пока он обедал, из Константинополя привезли целую сумку донесений, которые секретарь вывалил ему на стол.

— Чушь… чушь… чушь… мелочь… вранье… а это что такое? — он погрузился в чтение письма от своего личного агента, которого много лет тащил по ступеням карьеры в императорской канцелярии. Никто, включая государыню Марию, несмотря на ее высочайший допуск, о нем не знал. Коста поначалу даже платил ему из своего кармана.

— Вот сволочи! — пан полковник утер внезапно вспотевший лоб. — Господи всеблагой! Сделай так, чтобы я ошибся! Надо во дворец бежать. Интересно, государь сейчас там?

— Итак, братья, я хочу получить свою долю, — повторил Кий и уселся в кресло, которое было поставлено тут для него. Он налил себе вина из кувшина и с удовольствием пригубил. Хорошее вино, с итальянских виноградников, принадлежащих княжеской семье.

— И какова же она, по-твоему? — спокойно спросил Святослав. — Это я так, ради любопытства спрашиваю.

— Моя доля в наследстве равная! — упрямо ответил Кий. — Если Берислав от своей отказывается, он в своем праве. Я отказываться не стану. Обычаи на моей стороне.

— Ты волю нашего отца знаешь, — спокойно ответил император, — наследуют старшие сыновья. Я теперь старший август, а Александр станет цезарем. Империя отца неделима. Он все эти земли на копье взял, не нам его волю менять.

— Тогда что ты мне предлагаешь? — спросил Кий. — Имей в виду, Закарпатье нищее мне и даром не нужно. Я по тамошним лесам до погибели ползать не собираюсь. По сравнению с древлянами и радимичами даже ляхи — богачи. Там всю жопу в седле сотрешь, пока сотню белок дани взять получится.

— Далмацию отдам после кончины Виттериха, — ответил Святослав. — Будешь королем. После твоей смерти она обычной префектурой станет.

— Виттерих крепок, — усмехнулся Кий. — Долго ждать придется.

— В Африку префектом поезжай, — предложил император.

— Вовка, значит, август в Константинополе, а я навроде слуги у тебя? Как Арнеберт в Дакии? Ты меня с сиротой безродной равняешь, брат? — зло посмотрел на него Кий.

— Чего же ты хочешь? — спросил его Святослав.

— Ты правь себе на юге, — выплюнул Кий, — а я на севере сяду. Твоя Александрия, моя Братислава. Так оно справедливо будет. Чай, мы оба одного отца дети.

— А моя тогда доля где? — усмехнулся Берислав.

— А ты от нее сам отказался, — презрительно посмотрел на него Кий. — Можешь в Африку префектом поехать или подождать, пока Виттерих дуба даст. А если не хочешь, лови воров или лекарем трудись, как сейчас.

— А если я не соглашусь, — Святослав наклонил голову набок, — что тогда сделаешь? Войну начнешь?

— А ты не согласись, брат, и узнаешь! — хищно оскалился Кий.

— Я не соглашусь, — покачал головой Святослав.

— Тогда… тогда война, брат! — Кий вскочил, засверкав глазами, а император позвонил в серебряный колокольчик, стоявший на отцовом столе уже лет двадцать.

— Князь уходит, — сказал Святослав гвардейцу, который просунул голову в дверь. — Проводите…

Рука Любима, бывшего десятника, а теперь боярина, за эти годы почти уж обрела прежнюю силу. Но именно что почти. Щита бы он и теперь не удержал, но зато пальцы слушались до того, что можно было взять вилку, как заведено в приличных домах далекой столицы. Тут, конечно, угол лесной, но вежество и сюда понемногу проникает. Не все руками дичину рвать, утирая сало с бороды грязной лапой. Тут для этого дела рушники и столовые приборы имеются. Стар уже Любим, шестой десяток идет, да только хватки не растерял, став богачом хоть не из первых, то уж из сотых точно. Веревочная мануфактура наполнила его сундуки серебром и мехами, а милость государя дала возможность детей хорошо пристроить. Трое его сыновей отслужили в Сотне. Старший драгунской тагмой командует, младший раненый пришел, и теперь в приказе дьяком трудится, а средний сгинул в Италии, в мелкой стычке с лангобардами. Вот такая вот судьба у знати: почти что холоп, только холоп государев. Службой до старости обязан, не то с земли погонят. Ну, да Любим не ропщет. Где бы он был без той службы? В батраках, калекой никчемным! Он добро помнит. И государя покойного тоже помнит. Тризну поминальную в его честь у капища провел, всех старцев градских собрав. Только вот жена Цветана словно оса около уха жужжит…

— Любимушко, — ныла она чуть не каждый день. — Поезжай к братьям моим. Они доброе дело затеяли. Воли и земли для нас всех хотят. А не пойдем мы с ними, лишимся и того, что имеем.

— Братья твои измену затеяли! — в который раз ответил ей Любим. — Я на измену не пойду. Забыла, дура, кому мы обязаны всем? Иди, горшками своими займись и не лезь туда, куда тебя не просят. Не по уму тебе эти дела.

— Да где бы ты был! — завизжала постаревшая и еще больше раздобревшая жена. — Где бы ты был, если бы не отец мой! Так бы старостой и сидел!