— Добрая работа, — шептал он. — Ох и добрая. Топором рублено все. Неужто в каждом доме по топору имеется? Это ж богатство какое!

Северяне прощупывали проход дальше, двигаясь по засохшим следам скота, но натыкались на засеки, из-за которых летели дротики и стрелы, любовно вымазанные дерьмом. Скверные после них раны оставались. Если не вырезать сразу, в считанные дни сгоришь от огненной лихоманки. Но, как бы то ни было, весь лес не завалить, а для таких воинов, как глиняне, дорога все равно найдется. Так оно и вышло.

Род Локоша, который явился на войну, почитай, что весь, пришел в Прагу совсем недавно, и владыка его, едва успев обняться с князем Кием и получить подарки, был отправлен на юг, чтобы разведать, готовы ли хорутане к отпору, есть ли скот, зерно и целые дома. А за ними и войско двинулось. Торная дорога к Новгороду известна, да только не пройти там сейчас. Первый Германский, что оставил по себе недобрую память в северных землях, ее стережет. Локош даже зубами скрипнул от ненависти. Приходила как-то к ним полная тагма, половину соседнего рода побили, а остальных угнали неведомо куда. Обвинили в набеге на земли сербов. А что тут такого? Ну, пошли в набег удальцы, обычное дело. Только великий государь Само не любит такой лихости и карает до того безжалостно, что бояться стали княжьих воинов пуще обров. Хотя и обры порой со словенами приходили и ловили арканами девок и мальчишек. Локош сам гогот воинов и крики тех девок слышал потом, когда в кустах прятался. Он зарево над лесом увидел и на разведку тогда пошел.

— И чего вам, сволочи, не хватает? — парень водил по сторонам жадным взглядом. — Тут зерна много, скотина есть. У нас-то куда холоднее! К северу ведь живем на месяц пути!

Он брал в руки землицу, что колосилась озимыми, и растирал ее в пальцах. Добрая пашня, и урожай добрый даст. Локош позавидовал даже.

— И зачем вы к нам приходили тогда? Из-за тех коров, что у сербов угнали? Да тьфу на тех коров! У вас самих вон сколько всего!

Схожие чувства испытывал и отец Локоша, и его дядьки, которые из своей лесной глуши не вылезали никогда, а если и вылезали, то только для того, чтобы побиться с соседями, что жили в дне пути. А так далеко на юг никто из них и не ходил никогда. Волхв в поход позвал, поманил добычей. Сказал, что места тут необыкновенно богатые. И впрямь, не обманул. Вот бы поселиться здесь! Так думал Локош, так думали и остальные.

— Землю возьмем, где захотим, — владыка широко повел рукой, словно угадав их мысли. — Князь Кий в том клятву на мече принес. Если в бою покажем себя, то любые дома, пашни и скот наши. Только ткни пальцем, все твое будет.

— О-ох! — обрадовались родовичи.

Им уйти из нищих земель за счастье, и даже собираться не нужно. Голому собраться — только подпоясаться. Баб и детей привел, вот тебе и новый дом. А жито — вот оно, посеяно уже. Только собрать успей весной. А на следующий день они увидели это…

— Батя! — Локош ткнул локтем отца. — Глянь, диво какое!

Но батя молчал, подавленный невиданным зрелищем. Каменная громада Новгорода поднималась ввысь на двадцать локтей, хмуро глядя на окрестности бойницами квадратных башен. На стенах стража в железных шеломах ходит. Да… Не взять такую твердыню нипочем. Тут ведь и франки зубы обломали, чего уж о нищих лесовиках говорить. И даже пригороды Новгорода были сейчас пусты. Множество изб горожан победнее, амбаров, сараев и прочего сгорит в одночасье, только поднеси факел. Не найдет тут приюта осаждающая армия.

— Я думал, что наш Потлустим (1) большой град, а он словно мышонок супротив медведя. — завистливо протянул парень. — Да как Новгород вообще взять-то можно?

— Это, Локош, не твоего ума дело, — хмуро ответил батя, отворачиваясь от города. — И не моего. Нам велели разведать тут все, и мы разведали. Осталось только вызнать, где сейчас легион стоит, а дальше пусть князь Кий и владыки думают. Наше дело копьем бить да дротик бросать.

Легион нашелся тут же, в миле от города. Он из своего лагеря и не думал никуда уходить. Ровные ряды казарм, окруженные частоколом, кузня, откуда доносился веселый перезвон молотов и конское ржание. Тут кипела жизнь, а воины за частоколом отрабатывали перестроения и работу со щитом. Локош слышал, что княжьих мужей гоняют как рабов. Не то, что у данов, где конунг пирует со своей дружиной в Медовом чертоге.

— Уходим за Дунай, — сказал владыка вечером, когда малые отряды, рассыпавшиеся по окрестностям, снова собрались вместе. — Мы тут вызнали все, что надо. С войском сюда вернемся.

Они ушли спокойно, не тревожимые никем. И даже засеки, откуда Локош то и дело чуял внимательный взгляд, в этот раз молчали. Ни одна стрела не вылетела. Впрочем, они к ним и не подходили близко. Дураков нет.

Вечером, уже в дулебских землях, лютичи расслабились. Устроились в ближней веси, поели сытно, почесали языками у костра да легли спать в сарае. Дулебы, оказывается, тоже живут богато. А Локош остался на посту, его смена первая. Он смотрел на луну и мечтал, как возьмет себе здесь надел, хороший дом и девку пригожую из местных. И скотину! А потом он не помнит ничего. Только вспышку в голове, затхлую темноту мешка на голове и тряску конского шага…

— Вот этот? — на Локоша смотрел муж лет сорока, сухой, крепкий и быстрый, словно рысь.

Глаза его были мертвы и равнодушны до того, что парня даже мороз по коже продрал. А ведь он знал, кто это. Черный кафтан с золотыми пуговицами, украшенными волчьей головой, только один человек носил — Варта, зверь лютый, княжий каратель, командир роты егерей. Сколько его воины упрямых владык и старейшин извели! И не сосчитать. А сколько волхвов без следа пропало! Вартой в северных землях непослушных детей пугали, словно нечистью какой или братьями Горанычами, коих страшнее любой нечисти считали. Не понять даже, кто из них хуже. Но братьев Локош никогда не видел, а Варта — вот он, перед ним сидит.