Шрифт:
А что никто так и не полюбил Ирию — не значит ровным счетом ничего. Другим просто повезло больше.
— Тебе не за что просить прощения.
Что сделала бы Мари — узнай она правду? Перерезала бы горло спящей госпоже? Ирия бы на ее месте перерезала.
Нет уж — больше никаких перепуганных служанок, врывающихся посреди ночи! От рук привидений умирают только в легендах. А вот от кинжалов собственных слуг…
Большие, полные слёз глаза на миловидном простеньком личике. Остается надеяться, что Мари не беременна от Люсьена. Или что беременна. Кто знает, как лучше?
Скоро утро. Очередное, мерзлое. В шесть старик ждет племянницу во дворе…
Ладно, сегодня, в честь вьюг-метелей тренировки ограничатся залом. Но раннего подъема не отменит ничто. Ральф Тенмар обещал сделать из Ирии «не лучшего и даже не хорошего, но хоть сносного бойца». И до сих пор обещание держит.
Интересно, каково ему каждый день смотреть на укрывшуюся в его замке девушку? Лживо обвиненную в убийстве. И превращенную им в настоящую убийцу.
Труднее, чем ей ежедневно видеть бедную Мари? Вряд ли.
Через полчаса или час Ирэн пойдет зарабатывать новые синяки. В обществе старого злодея.
Потом — в библиотеку, читать древние легенды. После — вышивать в обществе Катрин.
А затем ляжет спать. И спокойно проспит до утра — без сновидений. После бессонницы всегда засыпаешь крепко.
Еще день, еще ночь. А там и зима прочь! В Месяце Заката Зимы Ирия поедет в Лиар. За Эйдой.
2
— Эй, ты!
Белый квадрат света. Яркого, снежно-слепящего.
Там сейчас день. И ветер притих. Волк оплакал волчицу. Но кто сказал, что память вольного зверя будет долгой?
Голова в меховой шапке закрывает день… почти весь свет! Будь у Элгэ оружие и растай железо на руках — проверила бы, есть ли под шапкой шлем. Хотя бы за то, что дикарь смеет обращаться к герцогине Илладэн — «ты».
А за всё прочее он умрет медленнее. Намного.
— Спишь, что ли? Или мечтаешь? — мерзавец довольно заржал. Демонстрирует гнилые зубы.
Или это в полутьме кареты мерещится, что гнилые? У них тут у всех на севере…
— Думаешь о сбежавшем любовничке сестры? Или он у вас — на двоих?
Молчание. Подлец не стоит ее слов.
— Тебе самой-то ведь не удрать. Не хочешь разговаривать? Ну посиди еще голодной! — Принц Гуго Амерзэн под гогот прихвостней захлопнул дверцу кареты.
Девушка подтянула колени к подбородку. И уткнулась в них лицом.
Илладийская аристократка не станет скулить перед северными дикарями. Но по озябшим щекам бегут слёзы. И сдерживать их больше нет сил!
Даже торжество от удавшегося побега Вита давно померкло… еще позавчера. Через час или два.
Когда друг доберется до спасителей — спасать будет уже некого!
Ладно хоть сам останется жив. Хоть кто-то выживет.
Если не замерзнет в пути.
Тогда — хоть погибнет не в их лапах. Будь у Элгэ выбор — предпочла бы смерть на свободе.
А теперь дочь Алехандро Илладэна трясется в карете северного мерзавца — под пьяный хохот солдат.
В очередной раз обсуждают столь полюбившуюся тему. Что не будь пленница герцогиней — уже пристрелили бы. Или повесили. Предварительно избив до полусмерти и пустив по кругу. Как не раз делали в компании с «нашим герцогом Гуго» — «славным малым и своим парнем».
Будь Элгэ угодившим в плен солдатом — с нею бы, конечно, обращались иначе. Но она — илладийка и женщина. А значит — дважды существо низшего сорта. Для северных дикарей.
Кто станет соблюдать воинский кодекс по отношению к собаке или кошке? Вдруг вздумавшей кусать нового хозяина?
Перепились бы они все — хоть раз!
Нет, если перепьются — времени освободиться просто не хватит. Стая шакалов явится воплощать мечты в жизнь. И не только к Элгэ. Еще и к Алексе!
Цепи нещадно натирают запястья и лодыжки. То ли еще будет в Лютене, сожравшей родителей!
Элгэ больше никогда не увидит солнечного Юга! И тихая, кроткая сестренка — тоже…
— Мамочка! — прошептала девушка. Ненавидя себя за проклятую слабость.
Никогда — ни в детстве, ни в юности — младшая герцогиня Илладэн не звала так Кармэн. Слишком помнила родную мать. И Алексиса тогда пришлось бы звать отцом…
Но сейчас…
— Мама! Мамочка! Забери меня отсюда!..
Потому что если из волчьего капкана их не вытащит Кармэн — не вытащит никто! Больше нет никого, кто сможет и захочет спасти.