Впрочем, надо сказать, что Ириде умела слушать, в этом нужно отдать ей справедливость. Казалось, ей никогда не бывало скучно. Она постоянно мило и приветливо улыбалась, закусив зубами травинку. А когда я приходил усталый, она умела подбодрить меня ласковым словечком. Так, проводя время в болтовне день за днем на шоссе Кассиа или в лучшем случае на какой-нибудь дороге, я рассказывал ей все и о себе, и о своей работе, и о своих товарищах малярах. Известно, как это бывает: желая позабавить Ириде, я рассказал ей и об Энрико, о том, что он не настоящий маляр, как мы, что отец у него богач, что он работает с нами, только "чтобы изучить нашу жизнь". На это она ответила:

– Смотри-ка, кто бы мог подумать!

Только и всего.

Но через несколько дней она заметно изменилась. Я не мальчишка, женщин знаю, и такие вещи от меня не ускользнут.

Сначала она стала какой-то другой, рассеянной, потом начала все реже приходить на свидания. Тут было что-то, чего я не мог поначалу разгадать, но вскоре все стало ясно.

Однажды я в шутку спросил Энрико:

– Ну, как идет изучение?

А он с сияющим видом ответил:

– Ты знаешь, есть на свете вещи, понять которые может помочь только женщина. Без нее нельзя составить себе полное представление о них. А я как раз и встретил женщину.

Я спросил, кто же она, и тут выяснилось, что это Ириде. Позднее, сличив даты и выведав исподтишка кое-какие подробности, я установил также, что она закинула ему удочку в тот самый день, когда я ей рассказал, что у него богатый отец. Мне хотелось у него спросить, встречаются ли они тоже только на шоссе да на дорожках или еще где, но я не стал этого делать, потому что человек я ревнивый и не желал мучиться зря. Я только мрачно сказал:

– Учти, что все эти крестьянки себе на уме. Ты думаешь, она интересуется тобой просто так?

– А из-за чего же еще? Тогда я не выдержал и сказал:

– Она знает, что ты богач, я ей рассказал об этом. В этот же самый день она и закинула тебе удочку.

Случалось ли вам бывать в поле, когда надвигается гроза и тучи застилают солнце? Вот так точно потемнело лицо Энрико, когда он узнал правду. Но парень не сдавался.

– Я маляр и только! Может, завтра останусь без работы. Пусть берет меня таким, каков я есть, или отказывается.

– Она от тебя не откажется, потому что знает, что ты только изображаешь индейца, - ответил я, уходя.

В тот же вечер я сказал Ириде:

– Не забывай, что третий всегда лишний: либо я, либо Энрико.

– Что ты хочешь сказать?

– Делаешь вид, что не понимаешь? Значит, предпочитаешь Энрико. Тогда будь здорова.

Мы стояли, как обычно, у изгороди. Я ушел, и она меня не окликнула: выходит, попал в точку.

Я решил, что с этим делом покончено, и, право, меня это не так уж огорчило. Кроме всего прочего, мне ужасно надоела эта бесконечная болтовня. Я не крестьянин, и стоять часами на улице, подпирая изгородь, - такая любовь не по мне. Я начал работать с особым усердием, как настоящий маляр, только и думая что о работе. И, как положено настоящему маляру, когда мы закончили покраску всех комнат виллы, остался без работы, что не трудно было предвидеть. Случилось так, что, в последний раз ожидая автобуса у остановки "Гробница Нерона", я встретился с Энрико, который прохаживался по асфальтированной площадке. Улыбаясь, я сказал:

– Ну вот, настал момент, когда я сделался безработным по-настоящему, а ты только изображаешь безработного. Вот тебе и "изучение"!

Он ответил серьезно:

– Я тоже безработный.

Я едва удержался, чтобы не обругать его или не отлупить как следует, и только спросил:

– А Ириде?.. Как она отнеслась к твоей безработице?

– Ириде мне очень сочувствует. Она едет со мной в Рим.

– Ты на ней женишься?

– К сожалению, не могу... Я ведь женат, хотя с женой мы давно не живем. А Ириде будет со мной.

Подошел автобус, и я сказал:

– Что ж, привет, Энрико!

И вскочил на подножку. С тех пор я его больше никогда не встречал.

Год спустя, проработав все утро в одном доме на площади Морозини, я шел по улице Кандия и вдруг издали заметил стройную фигуру Ириде. Она шла медленной, усталой походкой с кошелкой в руке и останавливалась перед каждой витриной с недовольным видом, какой бывает у человека, которому очень хочется что-то купить, да не на что. Я ускорил шаг, догнал ее и некоторое время следовал за ней по пятам.

Это была все та же Ириде, которая мне так нравилась, только усталая, плохо и небрежно одетая. И тем не менее тонкие черные завитки на ее нежном затылке с новой силой разбудили во мне прежнее чувство. Теперь она стояла перед витриной обувной лавки и задумчиво смотрела на белые туфельки. Я опустил глаза и понял, в чем дело. На Ириде были грубые туфли - да какие там туфли, просто опорки, давно потерявшие и форму и цвет. Я подошел к ней вплотную и шепнул:

– Что же Энрико тебе их не купит? Денег у него хватает...