Шрифт:
Дача Сперанского фасадом выходила на Малую Невку к стороне Новой Деревни. С балкона сквозь зелень шоссейной аллеи видна была гладкая поверхность Невки, по которой скользили разукрашенные ялики с высоко поднятыми, точно петушиные хвосты, кормами. Иногда слышно было пение катающихся.
Вечер выдался тихий и теплый, и Сперанский, воротившись с гулянья, пожелал пить чай на балконе, что он позволял, себе очень редко, утверждая, что петербургское лето создано специально в пользу зубных врачей, и что Петр, перенеся столицу России в Петербург, привил своему царству хронический государственный флюс.
– Но ведь флюс, ваше превосходительство, есть признак гнилого зуба, заметил Магницкий.
– Да. И этот гнилой зуб России - есть Петербург, - серьезно отвечал Сперанский.
– И этот зуб, по вашему мнению, следует вырвать?
– Вырвать... как столицу, а не как порт.
– И перенести столицу в Москву?
– О нет, - меньше всего в Москву... Вы, кажется, знаете, что я не сторонник квасных московских патриотов вроде Ростопчина и Глинки, и меньше всего мои мнения сходятся с мнениями противников Петра... "Матушка Москва" и "белокаменная Москва" еще долго будет оставаться Меккой русского народа, то есть государственной квашней, в которой вечно будет всходить опара обскурантизма.
– А где бы вы лучше желали видеть русскую столицу?
– В Киеве или в Одессе... А еще лучше - знаете где? И Сперанский остановился. Магницкий недоумевал.
– У нас в деревне, папочка, в Великополье, - вмешалась Лиза.
Сперанский рассмеялся и погладил Лизу по голове.
– Почти-почти что в Великополье... В Константинополе была бы когда-нибудь русская столица, если б... если б...
– И он не договорил.
– Что - если б, ваше превосходительство?
– с любопытством спрашивал Магницкий.
– Если б не... если б, - как-то задумчиво сказал Сперанский, - если б... если б не московская опара...
Он замолчал и, обратившись к Лизе, которая вместе с Соней освобождала муху, попавшуюся в паутину между балясинами балкона, сказал:
– Поди, Лизута, и ты, Соня, - порадуйте маму: я сегодня хочу на балконе пить чай.
– Ах, как весело! Ах, папуля!
– заболтали девочки и бросились искать "титулярную маму".
В это время на балконе словно из земли выросла казенная фигура. То был стереотипный образец министерского курьера, привезшего из города вечернюю почту. В руках у него был портфель.
– Здравствуй, Кавунец!
– ласково сказал Сперанский.
– Здравия желаем, ваше превосходительство!
– отрубил Кавунец и кашлянул.
– Что нового в городе?
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– Душно, должно быть?
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– А как тебе нравится сегодняшний вечер?
– с сдержанной улыбкой спросил Сперанский.
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– Спасибо. Дай портфель. Ступай и вели дать себе стакан водки.
– Покорнейше благодарим, ваше превосходительство! Курьер торжественно удалился с скромным сознанием, что он хорошо исполнил свой долг.
– Превосходнейший курьер, - исполнителен и точен, как хронометр, сметлив, расторопен и стереотипен, как машина, - заметил Сперанский по его уходе. Только на нашем бюрократическом заводе выделываются такие машины-люди, как этот Кавунец. А он далеко не глуп, пи разу он не перепутал ничего и не переврал даже ни одного словесного приказания. Зато лаконичнее спартанца: он отвечает только на служебные вопросы, а на все остальное у него один ответ: "не могу знать", то есть не курьерское это дело и курьеру об этом говорить неприлично: знай, дескать, службу и не в свое дело не суйся.
Говоря это, он вынимал из портфеля пакеты, быстро, почти не глядя, пробегал надписи их, так же быстро, привычными к делу пальцами оборачивал пакеты кверху печатями, взглядывал на печать и откладывал в сторону. Два пакета он рассматривал долее других.
– Это частные... и оба "в собственные руки", - тихо говорил он.
– Ну, эти можно и здесь прочитать, а заклание сих жертв, казенных, отложу до после чаю, на алтаре чиновничьего бога - гусиного пера...
И он распечатал одно из частных писем. Глаза искали подписи.
– Ба! легок на помине... "совершенно конфиденциально...". Что это с Силой Богатыревым? То у него даже "мысли вслух на Красном крыльце", то совершенно конфиденциальные письма, как будто могут быть полуконфиденциальные... Странное стечение обстоятельств: сегодня генеральша Свечина подкинула мне на гулянье этого макарони-Сальватори, а теперь Ростопчин пишет о нем же...
– Конфиденциально?
– равнодушно спросил Магницкий, поглядывая на свои башмаки с пряжками.
– Совершенно конфиденциально... предостерегает... Сила Богатырев не на шутку, кажется, собирается вступить в единоборство с Наполеоном, принимая его за Ре-дедю...