Фальшивые московские сказки

Аннотация

Москва. Осень. Сталинский дом в центре города, в котором обитают призраки. Почему они выбрали именно этот дом? Что их держит? И кем эти призраки были при жизни? Разбираться в сложных перипетиях судеб живых и мертвых обитателей ТСЖ «Сталинский-7» отправятся Великий Инквизитор Томас де Торквемада и помещица Дарья Николаевна Салтыкова. Шаг за шагом они прочитают каждую из фальшивых московских сказок: история о долге, история о жажде наживы, история о человеческой слабости и, конечно же, история о несчастной любви. В каждой из сказок будет своя горькая мораль – и в конце кого-нибудь точно придется отправить в ад, потому что те, кто ведут это расследование – одни из самых страшных грешников в истории.

Эта книга является вымыслом. Имена, организации, места и события являются плодом авторского воображения или используются в художественных целях. Любые совпадения с действительными событиями или личностями абсолютно случайны. От автора От персонажей Гермес Трисмегист, Трижды великий: Ну что ж, дорогие друзья, мы рады приветствовать вас на страницах этой книги. Формально это вторая часть цикла, и чтобы чтение стало для вас комфортным и приятным, я беру на себя смелость представить основных действующих лиц и немного рассказать о содержании первой части, которая называлась «Изгони меня, или Дачная готика». Начну с себя. Меня зовут Гермес Трисмегист, Трижды великий. Да-да, это я написал многие средневековые трактаты по магии. Ну то есть я написал несколько, просто в какой-то момент я стал настолько знаменит, что под моим именем стали писать другие… Ну да ладно. У нас тут мистика, так что признаюсь, на самом деле я ангел, но не падший, а по собственной воле находящийся на земле. А еще я собираю самых великих грешников в истории, которые искупают свои грехи, отправляя в ад демонов, ведьм и прочую нечисть. Разрешите представить основных героев. Даже, знаете, не основных, а лучших из моих героев. Прошу любить и жаловать. Номер первый! Томас де Торквемада, Великий Инквизитор Испанской империи, отправивший на костер почти две с половиной тысячи человек. В своем неистовом религиозном рвении господин де Торквемада извратил божественное учение так, что незаметно для себя стал демоном. Ну и, собственно говоря, после человеческой смерти попал ко мне на службу. Господин де Торквемада, поздоровайтесь. Томас де Торквемада: Добрый день. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Прелестный человек, правда? Но, поверьте, у него достойная компания. Дарья Николаевна Салтыкова, московская помещица, известная тем, что замучила огромное количество крепостных. На самом деле ведьма, причем с весьма скверным характером. Дарья Николаевна, не будете ли так любезны представиться нашим читателям? Дарья Салтыкова: Угу. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Дарья Николаевна не слишком разговорчива, но у всех, знаете ли, свои недостатки. В общем, в «Изгони меня, или Дачная готика» эта пара расследовала мистическое происшествие в дачном кооперативе «Сапфир». Мы не будем раскрывать все секреты этого расследования, но в результате него Дарья Николаевна лишилась своего ведовского дара, и их многолетние отношения с де Торквемадой несколько ну… Как бы это так помягче сказать? Эм… Вышли на какой-то новый уровень, что ли… Томас де Торквемада: Вы забыли рассказать про свой бродячий цирк. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Ну да. Спасибо, что напомнили, Томас. Да, я не только спустившийся на землю ангел и охотник за нечистью, но еще и совершенно гениальный бизнесмен. Я создал телевизионное шоу «Сверхнатуральное», в котором лучшие экстрасенсы страны распутывают самые сложные случаи. Дарья Салтыкова: Ну да… Экстрасенсы… Ряженые актеры и проститутки, которые у вас шпарят по сценарию. Гермес Трисмегист, Трижды великий: А мне вас с де Торквемадой туда отправить, да? Чтобы вы поразили всех сразу и насмерть? Ваша пара, конечно, взяла бы главный приз сезона. Но там и настоящие таланты бывают. Дарья Салтыкова : А почему вас так пугает, что мы можем там участвовать? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Совершенно не пугает. Кстати говоря, ваше следующее задание как раз связано со «Сверхнатуральным». К нам поступило письмо от зрительницы, она пишет, что в доме в центре Москвы обитает призрак, и она подозревает, что он там не один! Дарья Салтыкова: А ваши «специалисты» из «Сверхнатурального» не справятся? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Дарья Николаевна, вы же сами все про них знаете. И мы вроде как не обсуждаем ваши задания. Кстати, я бы рекомендовал вам вернуть ваш ведовской дар. Дарья Салтыкова: Ну так верните мне его. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Я, конечно, могу, но я уже один раз это делал. Будьте любезны теперь сами решить эту проблему. Вы знаете, как это можно сделать – договориться с демоном, например. Один знакомый демон у вас уже есть. Дарья Салтыкова: Правда? Гермес Трисмегист, Трижды великий: «Угу», как вы любите выражаться. Дарья Салтыкова: А если я не верну себе дар? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Будете служить в два раза дольше, исполнять мелкие поручения. Например, костюмершей поработаете в «Сверхнатуральном». Как на это смотрите? Томас де Торквемада: Дария подумает над вашим предложением. Дарья Салтыкова: Дария сама умеет разговаривать. Томас де Торквемада : Когда мы можем приступить, господин Трисмегист? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Когда решите вопрос с даром Дарьи Николаевны, господин де Торквемада. Томас де Торквемада : Надеюсь, мы не будем принимать участие в вашей передаче в качестве объектов для экстрасенсорики, как это было в «Сапфире»? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Не так явно. Я бы предпочел, чтобы вы были просто жильцами этого дома. Квартиру вам обеспечат. Томас де Торквемада : Есть еще что-то, что мы должны знать? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Я полагаю, вы сориентируетесь на месте. Томас де Торквемада: Хорошо. Дарья Салтыкова: Я… Томас де Торквемада: Дария обдумает ваше предложение, господин Трисмегист. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Знаете, они всегда такие. Это нормально. Вы привыкните. Дарья Салтыкова : К этому старому испанскому козлу привыкнуть невозможно. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Три дня, Дарья Николаевна. И не забудьте про ваш дар! Дарья Салтыкова: Вы уж поверьте, про свой дар я точно не забуду. Гермес Трисмегист, Трижды великий: Ну вот и прекрасно. Тогда добро пожаловать в «Фальшивые московские сказки»! Дарья Салтыкова: Что это? Гермес Трисмегист, Трижды великий: Название книги. Дарья Салтыкова: Сами выдумали? Гермес Трисмегист, Трижды великий: А то! Москва, 1976 год Ирина Станиславовна Котова закрыла зонт и нырнула в метро. Промозглый осенний холод тут же сменился мягким теплом метрополитена. Ирина бросила жетон в турникет, створки, почему-то всегда напоминавшие ей костыли, открылись, и она окунулась в привычную суету вечернего московского транспорта. Ирина Станиславовна поправила красный платок, который очень элегантно контрастировал с желтым болоньевым плащом. Котова с удовольствием отметила, как смотрит на нее какой-то мужчина с едущего вверх эскалатора. Да, она была эффектной, умела и любила хорошо одеваться, и конечно же, ей нравилось производить впечатление. Эта небольшая мелочь подняла ей настроение, но ненадолго. Сегодня была пятница, а пятницы Ирина Станиславовна не любила. Пятница означала, что впереди два тусклых одиноких дня, которые она проведет, убираясь в квартире и прокручивая в голове одни и те же невеселые мысли. Хотя нет, сегодня она купит бутылку вина и напьется в одиночестве. В последнее время Котова всегда напивалась по пятницам, а иногда уже и по субботам. Рабочие вечера она пока проводила трезвой, но здравый смысл подсказывал Ирине Станиславовне, что не за горами то время, когда изменится и это. Она сопьется от боли и одиночества. Алкоголь был единственным спасением в непрекращающемся аду, в который превратилась ее жизнь. Котова сошла с эскалатора и встала на платформе. Перед приближением поезда из тоннеля вырвался порыв ветра. Как так получилось? – думала Ирина Станиславовна. – Как я, такая красивая, успешная и независимая превратилась вот в это? Это было обычное начало ее пятничного вечера. Первая мысль, за которой последуют другие, уже известные и невеселые. Потом, ближе к концу бутылки, жизнь приобретет хоть какой-то смысл, все будет выглядеть не так трагично, и ей даже покажется, что из тупика, в который ее загнала проклятая судьба, есть какой-то выход. Но утром будет похмелье, которое расставит все на свои места. Выхода нет. Выхода нет и не будет. Ирина Станиславовна вздохнула и снова поправила красный платок. Показались огни поезда. А потом что-то толкнуло Котову в спину. Последнее, что она увидела, это поезд с какого-то странного, непривычного ракурса и почему-то очень близко. Глава 1. 3 этаж, квартира 28 и несчастный мертвый орел Москва, наши дни Москва… Один из крупнейших мегаполисов мира с почти уже тысячелетней историей. Что только в ней ни происходило, кто только в ней ни жил… Москву любят, обожают, боготворят и ненавидят одновременно. В Москве можно взлететь до небес, а можно пропасть навсегда. В Москву очень легко приехать и так же легко уехать из нее обратно. Иногда в Москве даже можно родиться и прожить всю жизнь, но в процентном отношении к общему населению такие случаи крайне редки. Москва… Москва… Москва! Город, где сбываются мечты и где мечты заканчиваются. Но если уж они сбываются, то сбываются так, что мало не покажется. Правда, есть один нюанс: как только в Москве сбывается одна мечта, сразу же возникает следующая, к которой нужно стремиться. Вот так любой, кто сначала мечтает просто переехать в столицу, через какое-то время начинает мечтать о собственной жилплощади, чтобы больше не быть зависимым от «расжиревших москвичей» (на самом деле, конечно же, не очень москвичей и не так чтобы сильно жирующих). Менее удачливые покупают квартиры в новых спальных районах в огромных жилых комплексах, более удачливые, то есть даже не так – самые удачливые – приобретают супер-приз: квартиру в центре Москвы. В нашей истории речь пойдет не о самом центре, а о менее престижной, но не менее вожделенной зоне – участке между Садовым кольцом и Третьим, где и находился дом, который в Москве принято называть «сталинка». Нет, это не фундаментальные зиккураты со шпилями, именуемые сталинскими высотками, и даже не огромные дома на Ленинском проспекте. Это нечто попроще: массивные стены, высокие потолки, но планировка не отличается шиком и удобством, да и домам уже перевалило за полвека. И тем не менее такие квартиры всегда пользовались и будут пользоваться спросом. Ну и отдельная история – это жильцы таких домов. В доме, о котором пойдет речь, было пять подъездов по семь этажей, на каждом этаже по три квартиры. Аборигены составляли абсолютное меньшинство, остальные были «понаехавшими». Именно этот дом, точнее его второй подъезд и привлекли внимание Гермеса Трисмегиста, Трижды великого, о чем он самолично сообщил читателю в импровизированном прологе. И сейчас самое время окунуться с головой в жизнь этого примечательного во всех отношениях дома. *** Марина Исаенко была председателем ТСЖ «Сталинский-7», которое управляло тем самым домом, о котором пойдет речь в нашей книге. Марина гордилась своей должностью, обязательно отмечала ее во всех социальных сетях и считала себя незаменимым членом общества. Можно было бы представить Марину как дородную даму в возрасте, напоминающую героиню Нонны Мордюковой из «Бриллиантовой руки», но московские реалии наложили свой отпечаток даже на такой род занятий, как председатель ТСЖ. Марине Исаенко было чуть за сорок, и она была сделана по последней столичной моде: худая, высокая, силиконовая грудь, накачанные в спортзале попа и ноги. Лицо Марины было типичным круглым лицом обеспеченной дивы, которой ушлый косметолог вколол двойную дозу филеров, то, что еще сохраняло хоть какую-то подвижность, было заботливо обездвижено ботоксом, чтобы разгладить мимические морщины. Ну и, конечно же, губы. У Марины Исаенко они были особенно большими, пухлыми и дорогими, она ими гордилась и мазала блеском, чтобы лишний раз подчеркнуть эту важную деталь своей внешности. А еще Марина была жгучей брюнеткой, что, по ее мнению, делало ее особенно привлекательной. Как уже можно заключить из количества силикона и блеска, путь Марины к званию председателя ТСЖ «Сталинский-7» был долгим и тернистым. Родилась и выросла Марина в Самаре, прекрасном городе космической промышленности. Марина своей исторической родиной гордилась, но жить ей там не особенно нравилось: скучно, серо и недостойно такой выдающейся натуры. Окончив школу, Марина как положено отправилась поступать в Москву, причем сразу в соответствии с собственными представлениями о себе на экономический факультет МГУ и… не поступила. Странно было бы обратное, учитывая, что Марина в школе перебивалась с двойки на тройку, но сама она была уверена, что достойна только самого лучшего. Даже не так – Марина точно знала, что достойна самого лучшего. Но тогда в родную Самару пришлось вернуться с позором, поступить за взятку в местный институт на специальность «Банковское дело», а после него устроиться операционисткой в «Сбербанк». Работа была безрадостной, тяжелой, нудной, форменная одежда Марине категорически не шла, а бесконечный поток пенсионеров просто выводил из себя. Поначалу Марина надеялась, что ей удастся дорасти до менеджера вип-клиентов, и уж там-то на нее обратит внимание какой-нибудь состоятельный мужчина, но… Не одна Марина была такой хитрой, кроме того богатые клиенты банка все-таки предпочитали доверять деньги не красивым женщинам, а стоящим специалистам, а в этой области дела у Марины обстояли не то, чтобы очень успешно. В общем, жизнь шла не по тому сценарию, который Марина себе представляла. Но она верила, что обязательно вытянет счастливый билет. И она его вытянула. Уже почти что загибаясь под вывеской «Обслуживание физических лиц», в свой очередной отпуск Марина с подругой отправились на китайский курорт Хайнань, где в ночном клубе Марина познакомилась с только что разведенным Дмитрием Исаенко. Едва только взглянув друг на друга, они поняли – они созданы, чтобы быть вместе. И речи о любви здесь не шло. Яркая Марина в стразах и перьях и накачанный Дмитрий в дорогих часах одновременно представили, как будут смотреться со стороны, и поняли, что станут лучшим доказательством успеха друг друга. Так что практически сразу же после отдыха на Хайнане Марина переехала в Москву к Дмитрию. Сначала жили в загородном доме родителей Дмитрия, потом в квартире на окраине, а потом Марина все-таки добилась, чтобы они переехали почти в самый центр. За это время они поженились, Марина родила Дмитрию двух сыновей, которых назвали Акакий и Асклепий, потом в жизни пары наступил переломный период, когда Марина и Дмитрий тайно развелись, чтобы Дмитрий платил меньше алиментов первой жене. Но они все равно жили вместе, Марина гордо носила фамилию мужа, по доброй традиции привезла в Москву родственников, и все вроде бы было хорошо, но… чего-то в жизни Марины не хватало. В какой-то момент она поняла, что должна самореализовываться. На этой почве Марина перепробовала многое: пыталась петь, играть в сериалах, окончила курсы ведущей на ТВ, становилась дизайнером – и как-то везде у Марины не складывалось. В конце концов, она самоутвердилась тем, что стала председателем ТСЖ, ругалась с жильцами, ругалась с управой района – в общем, Марина была в тренде. Вот и сейчас она, одетая в синий шелковый брючный костюм, стояла перед дверью в квартиру тридцать три на четвертом этаже. Волосы Марины были тщательно уложены, макияж, скорее, подошел бы для вечернего выхода, а не для одиннадцати часов утра, но это, кажется, Марину совершенно не смущало. В руках у нее была большая корзина с печеньем и конфетами. В общем, эта картина идеально подходила бы для какой-нибудь там зеленой американской лужайки, но уж никак не для опрятного, но все же несколько обшарпанного подъезда московского дома. Марина нажала на кнопку звонка. С минуту было тихо, а потом дверь широко распахнулась. Перед Мариной стоял представительный пожилой мужчина в черном костюме в полоску. Несмотря на то, что сама Марина была наряжена как на выпускной, она почему-то подумала, что странно ходить по дому с утра пораньше в таком виде. Она начала говорить нарочито низким голосом с театральными паузами – все как учили в телевизионной школе. – Добрый день! – Марина пару секунд помолчала. – Меня зовут Марина Исаенко. От имени ТСЖ «Сталинский-7» я рада приветствовать вас в нашем доме! Примите этот подарок как знак того, что вы стали частью нашего сообщества! Холодные темные глаза мужчины, казалось, пропилили череп Марины насквозь. – Дария, – наконец, произнес он надтреснутым голосом, – тут какая-то очередная ваша доставка. Раздались торопливые шаги, и появилась молодая женщина в роскошном красном халате с восточным рисунком. Женщина была высокой, со стрижкой под каре на светлых волосах, у нее были правильные приятные черты лица и голубовато-синие глаза, цвет которых напомнил Марине небо перед грозой. – Ну, Томас, – она игриво хлопнула мужчину по плечу, – ну какая это доставка? Ты разве не видишь, что это соседи? – она повернулась к Марине. – Простите моего супруга, он иностранец, сами понимаете, ну никаких манер. Меня зовут Дарья, а вас? – Марина Исаенко, – снова представилась Марина, – председатель ТСЖ «Сталинский-7». – Мариночка, – Дарья расплылась в широкой улыбке, – проходите… Томас, не стой столбом!… Проходите, Мариночка, проходите… Томас в костюме в полоску сделал шаг в сторону и как будто бы растворился в воздухе, а Марина пошла вслед за Дарьей вглубь квартиры. Конечно, Марина была здесь при предыдущих владельцах, но тогда квартира показалась ей обыкновенной трешкой, а сейчас буквально за какую-то неделю все совершенно изменилось. Планировка осталась прежней, но вот интерьер… Пройдя на кухню вслед за Дарьей, Марина попала в царство стерильного белого цвета: практически идеальный минимализм, единственным ярким пятном в котором была сама Дарья и ее красный халат. – Хотите кофе? – Дарья улыбнулась. Марина кивнула и поставила корзину с печеньем и конфетами на стол. Дарья открыла встроенный шкаф, внутри которого оказалась кофемашина, что-то на ней нажала, раздался гул, и воздух тут же наполнил запах свежесваренного кофе. Минуту спустя Дарья поставила перед Мариной чашку с ароматным напитком. – Угощайтесь, Мариночка, – Дарья села напротив. – Ну рассказывайте, как вы здесь живете. Марина сделала глоток кофе, вкус был просто изумительным, но что-то Марину смущало. Что-то в этой комнате, в этой женщине и в этой квартире казалось каким-то надуманным, нереальным, как будто она попала… в декорацию! Да, именно это Марине и напоминало происходящее – как будто идут съемки и на нее направлены камеры. Вообще-то Марина за всю жизнь отыграла-то всего один дубль, когда участвовала в массовке сериала на канале «Россия». Это якобы должно было стать стартом ее актерской карьеры, но, конечно же, не стало. Мало того, как выяснила Марина, все актеры массовки получили зарплату, а она сама заплатила продюсеру фильма за участие. Это был очень неприятный момент, и Марина не любила о нем вспоминать. – А правда, что ваш подъезд проклят? – Дарья подперла голову рукой. Исаенко тряхнула головой. Ну это уже ни в какие ворота не лезет! Опять эти глупые сплетни! – Наше ТСЖ, – холодно сказала она, – одно и самых образцовых в районе. Два года назад мы даже получили премию. В этом месте Марина сделала многозначительную паузу и посмотрела на Дарью, ожидая ответа. На самом деле, премию учредила сама же Марина при финансовой поддержке мужа, но все же… – Да вы что! – наконец, отреагировала Дарья. – Да, – Марина поджала губы, – проклятье – это глупые слухи в социальных сетях. У нас прекрасный дом, а особенно наш подъезд. Если здесь что-то и происходит, то только в воображении самих жильцов. – А я слышала, что вы даже в «Сверхнатуральное» писали, – продолжала гнуть свое Дарья. Марина фыркнула. Ну да… В «Сверхнатуральное», в эту глупую передачу… Когда-то менеджер Марины, которой она платила очень внушительную сумму каждый месяц за то, что она подыскивала для нее проекты, решила, что Марина может изображать гадалку в «Сверхнатуральном». Ее нарядили в какой-то жуткий народный костюм и заставили кататься по земле и выть среди таких же «колдунов», «шаманов» и «ведьм». Этот эпизод в своей творческой биографии Марина любила вспоминать еще меньше, чем съемки в массовке. Она подняла глаза на Дарью. Та внимательно смотрела на нее. Глаза у Дарьи были какие-то жутковатые, слишком пристальные, оценивающие и в то же время безразличные. Как будто Марина была вещью, а не человеком. – Ну есть у нас тут одна дама, – нехотя призналась Марина, – вот она считает, что в ее квартире живет привидение. – Правда? – Дарья подалась вперед, поза выражала интерес, но глаза остались такими же холодными. – Конечно, нет, – фыркнула Марина. – Она мнит себя творческой личностью, горшки там какие-то лепит… Вот, видимо, чего-то надышалась … Дарья на шутку Исаенко про «надышалась» не отреагировала, отчего Марина почему-то почувствовала досаду. – А кто она? В какой квартире живет? – А вам зачем? – кофе Марина уже допила, и у нее появилась почти физическая потребность уйти из этой неправильной квартиры и от ее неправильных обитателей. – Интересно. Я хочу стать частью сообщества «Сталинского-7». Почему-то Марина отметила, что Дарья сказала «я», а не «мы». А как же муж? Или как обычно в семье главная женщина? – Ксения Андреевна Серикова, третий этаж, квартира двадцать восемь, – ответила Марина. – Извините, мне пора. Очень рада была познакомиться. – Да, конечно, – красные губы Дарьи расплылись в фальшивой улыбке, – я провожу вас. Можно подумать, эта квартира была таких размеров, что требовалось кого-то провожать. Дверь в одну из комнат была открыта. Кажется, это был кабинет, потому что муж Дарьи, этот Томас, сидел в черном кожаном кресле и что-то читал, при этом Марина заметила, что на груди у него откуда-то появился огромный золотой крест. Крест с деловым костюмом сочетался очень странно. Губы Томаса шевелились, указательный палец стучал им в такт по рубину в центре креста. – До свидания, Мариночка, – пропела вдруг оказавшаяся рядом Дарья и почти вытолкнула Исаенко за дверь. От такой поспешности Марина несколько оробела и даже не сразу поняла, что автоматически прихватила с собой корзину с печеньем. Ну и ладно… Все равно эти люди печенье не едят – в этом Марина была уверена на сто процентов. Исаенко обитали ровно этажом выше новых жильцов, так что лифт Марина вызывать не стала, а пошла к лестнице. Как только она открыла дверь, то сразу услышала шаркающие шаги, а потом почувствовала запах пота, залежалого белья и лекарств. За запахом появился сгорбленный старик в потертой куртке, растянутых на коленках штанах и стоптанных ботинках, в руках у него была авоська с алюминиевыми банками. Проходя мимо Марины, старик стрельнул в нее неожиданно живыми и светлыми зелеными глазами. – Здравствуйте, Алексей Викторович, – кисло сказала Марина. – Да пошла ты, овца размалеванная, – огрызнулся старик и продолжил подниматься. Марина дождалась, пока шарканье стихнет, и только после этого поднялась на свой этаж. *** А в квартире тридцать три после ухода Марины Исаенко стали происходить поистине необычные вещи. Блондинка в красном халата закрыла за Мариной дверь и крикнула: – Томас Иваныч, все! В тот же момент на квартиру на мгновенье опустилась тьма, а потом это уже оказалась совсем другая квартира. То есть это-то как раз и была квартира тридцать три ровно в том виде, в котором она принадлежала бывшим жильцам – потертые обои из конца восьмидесятых, старая советская мебель с ностальгическими стенкой и сервантом. Минималистическая кухня стала совершенно обыкновенной старой кухней с голубыми пластиковыми шкафами, а кресло, в котором сидел Томас Иванович, из стильного кожаного превратилось в кресло с деревянными ручками. На полу в комнатах был поцарапанный паркет, на кухне и в коридоре – линолеум в цветочек. Не изменились только Дарья Салтыкова и Томас де Торквемада. На ней был все тот же красный шелковый халат, а на нем – костюм в полоску. Де Торквемада сел за стол, на газовой плите засвистел чайник, Дарья налила кипяток в чайник с заваркой. – Какая отвратительная особа, – заметил де Торквемада. – Томас Иваныч, а вас в ней что-то конкретное отвратило? – в голосе Дарьи проскользнула ирония. – Да нет… – несколько рассеянно ответил де Торквемада. – Общее впечатление. Еще в самом начале их совместной работы Дарья стала называть его «Томас Иванович» на русский манер, поначалу де Торквемаду это чудовищно раздражало, но со временем он смирился. И даже иногда сам так к себе обращался. В конце концов, бытие определяет сознание. Кто так сказал? Ах да, Карл Маркс 1 . Томас Иванович всегда искренне сожалел, что в ад его отправил не он, а кто-то другой. 1 Карл Маркс – немецкий социолог, писатель, экономист. На его труды часто ссылался В.И. Ленин. (здесь и далее – примечание автора). Чай по мнению Дарьи уже заварился, и она налила себе чашку. Томасу Ивановичу она даже не предлагала, потому что тот именовал чай непонятной жижей и категорически отказывался его употреблять. – Редко встретишь человека, – заметил де Торквемада, – который внешне соответствовал бы всем канонам привлекательности, но при этом был бы настолько отталкивающим. – Отталкивающая или нет, – Дарья отхлебнула чай, – но для девочки из провинции устроилась она отменно. – Это да, – кивнул де Торквемада. – Но меня больше интересует Серикова с третьего этажа. – Ой, – Салтыкова вздохнула, – да небось обыкновенная городская сумасшедшая: живет с кошками, лепит горшки, пишет на телевидение, чтобы привлечь к себе внимание. Я больше, чем уверена, что как раз у нее в квартире никаких привидений и нет. Де Торквемада откинулся на спинку старого стула, заскрипевшего от его резкого движения, и скрестил руки на груди. – Дария, а что вы знаете о привидениях? Томас Иванович называл ее «Дария». Ей это не нравилось, но она привыкла, впрочем, как и он привык быть «Томасом Ивановичем». – В смысле? – спросила Салтыкова. – Ну как по-вашему, что они из себя представляют? – А что по-моему то? Это те, кому не дали отправиться в ад или в рай. Как будто мое мнение отличается от того, что есть на самом деле. – Да, – кивнул де Торквемада, – это так… – Ой спасибо, – кивнула в ответ Салтыкова. Томас Иванович, казалось, не заметил ее издевательской ремарки. – … но ни один призрак не задерживается на земле по собственной воле – всегда есть кто-то, кто заставил его остаться. – И что? – В этом доме со слов Гермеса находится не один призрак. Мы с вами пока их не видели, но у меня нет особенных причин сомневаться в словах господина Трисмегиста. Должен быть кто-то, кто заставил всех их собраться именно здесь. – А почему именно кто-то? – Салтыкова поставила чашку на стол. – Может, это какая-то вещь? – Вещь? – с сомнением переспросил де Торквемада. – Никогда не слышал о таких вещах. – А у вас кругозор ограничен костром и вашей любимой «Ave Maria» 2 . Ничего удивительного, что вы не слышали об оберегах и закладах. 2 Молитва «Аве Мария» (лат.). – Обереги и заклады могут удержать столько душ в одном месте? – де Торквемада скривился. – А почему бы и нет? – Салтыкова подперла голову рукой. – Я полагаю, у нас назревает пари, – заметил Томас Иванович. Ловить демонов и ведьм совсем не так увлекательно, как может показаться. Особенно, когда это делают не какие-нибудь восторженные неофиты с горящими глазами, а демон и ведьма, которых заставили отрабатывать грехи. В том, чтобы отправлять в ад бывших коллег по цеху, удовольствия маловато, да и надоедает это занятие. Чтобы хоть как-то разнообразить грядущую вечность на службе у Трисмегиста – триста восемьдесят три тысячи лет для де Торквемады и скромные на этом фоне пять тысяч лет Дарьи Николаевны Салтыковой – стали заключать пари на то, кого же именно они в итоге поймают. Спорили на годы службы, хотя это было достаточно бесполезно, потому что Гермес Трисмегист эти пари в последнее время признавать перестал. Но привычка спорить за триста лет совместной работы уже выработалась, и отказаться от нее было не так просто. – На что ставите? – спросила Дарья Николаевна. – Я думаю, всему виной человек. – Ладно, – не стала возражать Салтыкова, – и что же тогда вы, демон ранга господства 3 , не можете найти этого человека? – А если в этом человеке демон, причем ранга не ниже моего? – И Гермес этого не понял? Сам Гермес Трисмегист, Трижды великий (хотя в его отсутствии употреблять этот сомнительный титул не было никакой необходимости), был то ли падшим, то ли почти падшим ангелом, и условно его можно было отнести к рангу серафимов. Очень сомнительно, чтобы Гермес не заметил демона уровня де Торквемады, а то и выше. 3 В соответствии с трактатом Дионисия Ареопагита «Божественные имена» демонов соотносят с падшими ангелами и делят на девять чинов (от высшего к низшему): серафимы, херувимы, престолы, господства, силы, власти, начала, архангелы и ангелы. – Понял бы, – нехотя согласился Томас Иванович. – Тогда что это за человек? – Пока не могу сказать, Дария, но я почти уверен, что все дело в человеке. Этот человек жив, и он или она где-то здесь. Считайте это моей ставкой. – Ну ладно, – Салтыкова поставила локти на стол. – Но я считаю, что призраки здесь из-за каких-то вещей, которые им принадлежали. – Позволите критику? – де Торквемада хитро улыбнулся. – Давайте. – Речь идет, как вы выражаетесь, об оберегах или закладах? Так? Тогда причем здесь вещи, которые принадлежали людям? Салтыкова вздохнула. – Вам лишь бы к словам придираться. Это практически то же самое, что обереги и заклады: предметы, которые заговорили, чтобы они исполняли определенную функцию, то есть держали мертвые души в мире живых. – Но заговорил их человек? – не сдавался де Торквемада. Дарья развела руками. – С вами спорить все равно, что плевать против ветра – да, их заговорил человек. Какой-то. Когда-то. Зачем-то. Не факт, что этот человек жив. – Так получается, Дария, мы не противоречим друг другу? Эта фраза прозвучала вполне логично, но Салтыкова отреагировала на нее достаточно странно. Она поднялась, выплеснула остатки чая в раковину и ополоснула чашку. – Мы спустимся на третий этаж, Томас Иванович, я буду готова через десять минут, – полы ярко-красного халата взметнулись вверх, и Дарья скрылась за дверью меньшей из трех комнат. – Как пожелаете, Дария Николаевна, – ответил де Торквемада. На мгновенье – всего на мгновенье – в воздухе запахло серой. *** Каждое десятилетие оставляет на лице Москвы свой отпечаток. Тот далекий век, когда Москва была современницей Томаса де Торквемады, нам уже и не вспомнить, времена Дарьи Николаевны Салтыковой остались в отреставрированных усадьбах с мемориальными досками. Здесь останавливался Пушкин, на этом месте когда-то родился Лермонтов… И лишь ближайший век оставляет самые яркие следы. Округлые формы конструктивизма, созданные самим Ле Корбюзье 4 , на нынешнем Проспекте Академика Сахарова, семь сталинских зиккуратов, охраняющих центр Москвы 5 , стеклянный Новый Арбат, сейчас уж покрытый налетом времени, и вот в самом конце как апогей новой эры – небоскребы Москва-Сити, которые с годами покроет такой же налет как и некогда прогрессивные здания бывшего проспекта Калинина 6 . Следующие годы нанесут новые шрамы на лицо города, сгладят старые, однажды исчезнут усадьбы, потом дома в стиле модерн, потом порождения конструктивизма. Придет день, и кто-то снесет небоскребы, на которые так странно смотреть с Кремлевской набережной, потому что из-за перспективы они выглядят ничуть не выше, чем колокольня Ивана Великого. 4 Ле Корбюзье – французский архитектор швейцарского происхождения, пионер архитектурного модернизма и функционализма, представитель архитектуры интернационального стиля, художник и дизайнер. 5 «Сталинские высотки» – семь высотных зданий, строившихся в Москве в 1947—1957 годах. 6 Сейчас – улица Новый Арбат. Марина Исаенко было права – «Сталинский-7» был не просто домом, он был срезом эпохи. Неотъемлемая часть великой Москвы, он изменялся вместе с ней год за годом, десятилетие за десятилетием. *** Ксения Андреевна Серикова относилась к тем немногим жильцам «Сталинского-7», которые получили свои квартиры по наследству. К моменту описываемых событий Ксении Андреевне было пятьдесят четыре года, она жила с тремя кошками и имела дочь двадцати пяти лет, которая навещала мать крайне редко и неохотно. Ксения Андреевна являлась, как выразилась бы Марина Исаенко, активным членом сообщества. Только вот Серикова была этим самым активным членом еще когда Марина ходила пешком под стол в своей Самаре. Квартиру Серикова унаследовала от родителей, получивших ее от организации «СовСтрой», в которой они благополучно проработали всю жизнь. В отличие от тоже отпахавших всю жизнь в «СовСтрое» бывших владельцев квартиры де Торквемады и Салтыковой, у Сериковых была всего лишь однушка, но Ксения Андреевна не жаловалась. Да, с мужем и дочерью здесь было тесновато, но муж давно ушел, да и дочь жила с Ксенией Андреевной не слишком долго. Три кошки на жилищные условия не роптали. Сама же Серикова наслаждалась высокими потолками и видом на уютный московский дворик, к которому привыкла с детства. Надо сказать, что несмотря на настояния родителей, Ксения Андреевна не пошла по их стопам работать в «СовСтрой», она с детства была личностью творческой, поэтому после школы поступила в Московское государственное художественное училище, из которого вышла дипломированным скульптором… сразу в лихие девяностые. Родители Ксении Андреевны все еще продолжали трудиться в незыблемом как скала «СовСтрое», который, к слову, пережил и девяностые, и двухтысячные, и десятые, и двадцатые, просто иногда меняя название, так что с голоду семья не умирала. Но Ксения Андреевна, как и много лет спустя Марина Исаенко, жаждала самореализации. Самореализовать себя удалось очень неочевидным образом. Серикова устроилась в похоронное бюро, где занялась надгробными памятниками. Времена были лихие, умирали много, а братва, как известно, любила шикарные мемориалы. В общем, зарабатывала Ксения Андреевна очень неплохо. А еще она вышла замуж, муж был «из этих», как презрительно говорила мать Ксении Андреевны, то бишь из людей, связанных с криминалом. Через год родилась дочь, еще через год муж ушел – не потянул он творческих наклонностей Ксении Андреевны. А с каждым годом эти наклонности становились все более и более творческими. Если поначалу Серикова казалась просто эксцентричной в своих странных одежках, бусах и повязках – в девяностые годы можно было еще и не такое встретить – то со временем эксцентричность сменили более серьезные симптомы. Началось все с посещения какого-то непонятного кружка, где проводили спиритические сеансы и устраивали совместные чтения литературы о переселении душ. Пока живы были родители, Ксения Андреевна еще как-то держалась, но вот сгорел от рака отец, а через два года во сне умерла мать. Дочь-подросток жила своей жизнью, работы толком не было, потому что эра надгробных небоскребов с изображением автоматов и скульптур в полный рост канула безвозвратно, и Ксению Андреевну понесло… Тот период своей жизни она называла «поиском себя». Себя Ксения Андреевна искала много где: во всех оккультных обществах, сектах, на выездном собрании уфологов в Молебке 7 и даже в монастыре во Владимирской области. Себя Ксения Андреевна так и не нашла, а когда закончились сбережения, оставленные родителями, вернулась в Москву. Дочь за время ее скитаний переехала к отцу, жила в его новой семье и возвращаться к чудаковатой матери не собиралась. Но Ксения Андреевна была оптимисткой по жизни – она завела кошек, лепила горшки, расписывала их и продавала на ярмарках прикладного искусства. Шли годы, Москва за окном менялась, разрасталась, становилась новым Вавилоном, но для Ксении Андреевны Сериковой время как будто застыло – разве что клены стали выше. А еще в квартире так и жил Он. 7 Молебка – село в Кишертском районе Пермского края, где находится так называемая Молебская аномальная зона, в которой якобы происходят паранормальные явления. О Его существовании Ксения Андреевна знала всегда, с тех самых пор, как начала себя помнить. Он просто был, Он как бы жил в их квартире, а вроде бы как и не жил. Когда Ксения Андреевна была маленькой, она была уверена, что этот странный дядя такой же настоящий, как мама и папа или дедушка и бабушка. Несколько раз она показывала на Него маме, но всегда встречала недоуменный взгляд. Ксения Андреевна достаточно быстро поняла, что не стоит лишний раз рассказывать о том, что она Его видит. Да и уже годам к шести видеть Его в полном смысле этого слова она перестала, просто ловила краем глаза тень, слышала сухой кашель, разрывающий грудь, или шаркающие шаги. Иногда в квартире сами собой открывались и закрывались двери и створки шкафов, падали книги с полок. Но Он никогда не причинял никому вреда, разве что пугал случайных гостей, Ксения Андреевна всегда отшучивалась – сквозняк. Никто никогда не сомневался в ее словах, но Ксения Андреевна-то знала – это Он. Он здесь. Он всегда здесь. Эзотерический трип и годы одиночества, а так же то, что в непосредственной близости от нее был самый настоящий паранормальный… кто-то, наводили Ксению Андреевну на совершенно разные идеи. Мысль, что это – призрак предыдущего жильца, Ксения Андреевна отмела сразу же – ее родители были первыми, кто въехал в эту квартиру. Какое-то время Ксения Андреевна думала, что это – демон. Но демоны, как широко известно, проживая в домах, начинают сожительствовать с их обитательницами, и Ксения Андреевна знала нескольких таких лично, но Он никаких поползновений не предпринимал. Потом была версия с домовым, она продержалась почти пять лет, пока на очередном собрании ветеранов сект девяностых Ксения Андреевна не разжилась заклинанием, которое вызвало бы домового на разговор. Заклинание было надежным и проверенным, но Он разговаривать не пожелал. Это поставило Ксению Андреевну в совершенный тупик, и она решилась использовать последнее и самое действенное средство – написать в передачу «Сверхнатуральное». Письмо было написано, отправлено со старенького компьютера, и, как читателю уже известно, письмо это было прочитано ни много, ни мало самим Гермесом Трисмегистом, Трижды великим. Впрочем, Ксения Андреевна об этом не знала, первые дни она с нетерпением ждала звонка, но прошли недели, месяцы, и надежда почти угасла. Тем утром Ксения Андреевна покормила кошек, сварила кофе в турке, села на своей маленькой пятиметровой кухне и посмотрела в окно. Было начало октября, и клены во дворе как раз раскрасились в желтый и багряный. Ксении Андреевне это время нравилось больше всего – так ярко, так красиво… Как бы соглашаясь с ней, со скрипом открылась и закрылась створка кухонного шкафа. Еще одна странность, которую сложно было объяснить – Он как будто бы читал ее мысли. Домовые так не делают, все-таки похоже на демона. Но Он не демон, Ксения Андреевна всегда это знала в глубине души, и дело даже не в отсутствии домогательств, а в том, что… Ну не злой Он. А демоны – это зло, как ни крути. Ксения Андреевна отпила еще кофе. Жалко все-таки в «Сверхнатуральном» не заинтересовались их историей, потому что больше всего Ксении Андреевне хотелось наконец-то с Ним поговорить. Они ведь всю жизнь вместе прожили, а Ксении Андреевне сейчас так хотелось вспомнить тех, кого уже никто не помнил: мать, отца, бабку с дедом… У дочери была своя жизнь и свои заботы, да и отношения у них были натянутыми по совершенно понятным причинам. Противной птичьей трелью разразился звонок. Сидящая на стуле рядом с Ксенией Андреевной кошка, рыжая с белым пятном на лбу, раздраженно подняла голову. – Сейчас, Маркиза, потерпи, – Серикова поднялась и тяжело пошла в коридор. Но дверь кухни вдруг резко захлопнулась у нее перед носом. Причина для этого была только одна – Он. Ксения Андреевна замерла. Он откровенно ее предостерегал. А в том, что это можно расценивать как предостережение, и никак иначе, Ксения Андреевна не сомневалась. – Скажи еще что-нибудь! – потребовала она. – Подай знак! С минуту она стояла, ожидая, что вот сейчас что-нибудь упадет или громко хлопнет дверца шкафа. Но вместо этого еще раз прозвонил звонок. И так было всегда: как только Ксении Андреевне казалось, что Он готов с ней говорить, как только знак становился явным, все вдруг стремительно обрывалось. Серикова подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояли двое: женщина лет тридцати пяти и пожилой мужчина. Женщина в принципе выглядела достаточно обыкновенно, ну как сейчас они все выглядят: джинсы и какая-то бесформенная хламида – а вот мужчина Ксению Андреевну заинтересовал. Примерно одного с ней возраста, очень представительный, великолепно одет, и очень эффектная внешность: седой, смуглый, темноглазый. Конечно, эта крашеная профурсетка его захомутала из-за денег, наверняка, не из Москвы, как и эта провинциальная Марина из тридцать шестой. И почему такие шикарные мужчины всегда ведутся на подобных пустышек? Эта пара недавно заехала на четвертый этаж в бывшую квартиру Птицыных, Серикова видела их в окно. Она широко распахнула дверь и улыбнулась мужчине, нарочито игнорируя его спутницу. – Добрый день! Ксения Андреевна ожидала, что девица ринется вперед, но к ее удивлению, она как будто бы отстранилась от своего кавалера, дальше Серикова уже не обращала на нее внимания, потому что надтреснутый грудной голос произнес. – Добрый день. Прошу прощенье за беспокойство, мы ваши соседи с четвертого этажа, – губы мужчины чуть дрогнули, но так и не растянулись в улыбке, – меня зовут Томас, а это моя супруга Дария. Поздороваться что ли пришли? – иронично подумала Ксения Андреевна. Какое-то новаторство в стиле Маринки-колхозницы? – Но дело не в этом, – продолжал Томас, – вас это может удивить, но я имею отношение к шоу «Сверхнатуральное», и поверьте, ваше письмо не осталось незамеченным. Я здесь для того, чтобы поговорить с вами об этом. Так может быть, эта захлопнувшаяся перед ней дверь – наоборот, знак чего-то хорошего. Да и на девку можно не обращать внимания, известно же, жена не стена – подвинется. – Проходите, Томас, – Ксения Андреевна улыбнулась, откинула голову и распахнула дверь почти настежь. – Благодарю вас. Томас переступил порог, вслед за ним в квартиру проскользнула его жена, но Серикова демонстративно на нее не смотрела. Пусть шныряет сколько хочет, у Ксении Андреевны даже украсть нечего при всем желании. А она тем временем повела Томаса на кухню, усадила на стул, налила кофе и села напротив, кокетливо выгнув шею. – Вы итальянец? – Испанец. – Прекрасно говорите по-русски. – Я здесь учился. – И так и остались? – Нет. Вернулся, и только много лет спустя понял, что Москва – мой настоящий дом. – Я – коренная москвичка. Ксения Андреевна всегда этим гордилась, ей казалось, что это – как проба на кольце, знак качества, который отметает все недостатки. – Я так и подумал, – ответил Томас. – Великолепный кофе. Сами варите? – Да. – У вас настоящий талант. – Благодарю вас, – кажется, Ксения Андреевна даже покраснела. – Вы написали в «Сверхнатуральное», что у вас в доме призрак. Почему вы так считаете? Ну вот опять. Что, да как, да почему… Но тут Томас приятно удивил Ксению Андреевну. – Я не прошу вас оправдываться. Я вам верю. Я просто хочу, чтобы вы рассказали все, как было. «Я вам верю». Ксения Андреевна столько лет доказывала всем, что она не сумасшедшая, что тот факт, что хоть кто-то – а особенно такой интересный мужчина – решил ее выслушать, сам по себе был уже невероятным событием. – Понимаете, – начала рассказывать она, – в моей квартире живет кто-то еще, я не знаю, кто он, он никогда не выходил на контакт, но и вреда он мне никогда не причинял… И Ксения Андреевна начала обстоятельно и подробно излагать свою историю. *** Ну надо же как воркуют, думала Дарья Николаевна Салтыкова, пока ходила взад-вперед по единственной комнате квартиры Сериковой. Бесстыжая тетка, конечно: пришел к ней мужик с женой, а она его клеит без зазрения совести. Впрочем, Дарья Николаевна на нее зла не держала – никакой женой она Томасу не была и никогда не будет. Монах-доминиканец де Торквемада в роли дамского угодника – это, конечно, что-то новое, но даже после стольких лет совместной работы в каждом можно открыть нечто неожиданное. А ей нужно найти предмет, который привязал призрака. Призрак, кстати, был тут как тут. Дарья прекрасно его видела. Войдя в комнату, она даже решила, что он – живой человек. – Привет, – сказала Дарья. Призрак не ответил – только отвернулся. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он гораздо старше. Одет старомодно, в смысле не так, как одевались в бытность Дарьи Николаевны, а так, как это делали лет шестьдесят назад. Потрепанный костюм, очки в роговой оправе, лысина. Призрак ходил по комнате и что-то бубнил. Дарью он видел прекрасно, но ему, скорее всего, и в голову не приходило, что она тоже его видит. Не привык просто. Ну вот скажите на милость, кто бы мог специально оставить на этом свете такого чудика, да еще и в квартире с сумасшедшей теткой? – Вы знаете, Томас, – в этот момент донеслось из кухни, – эта поездка в Испанию была самым ярким впечатлением в моей жизни. Ах, эта Барселона! Город мечты, город романтики… Безусловно, во времена Томаса Ивановича, то бишь в пятнадцатом веке, этот город таким и был: мечта, романтика и дерьмо, которое выливают прямо из окон. – Угу… – протянула Дарья. Призрак рядом с ней открыл шкаф, заглянул в него и захлопнул створки. – Вот! – раздался с кухни радостный визг. – Это он! Он подает знак! – Дария, это вы? – поинтересовался де Торквемада. – Нет! – ответила Салтыкова. Призрак продолжал открывать и закрывать шкафы, его губы шевелились. Дарья подошла почти вплотную к нему и, наконец, смогла разобрать слова. – Где же? Где же? Орел. Мертвый орел. Где же? Где же? Орел. Мертвый орел. Призрак сделал круг по комнате, пропал, снова появился, но шкафы больше не открывал. Не нужно обладать сверхспособностями, чтобы понять, что этот призрак что-то ищет, скорее всего это – вещь, которая ему принадлежала при жизни. И это как-то связано с мертвым орлом. Ну или просто с орлом. Призраки в таком состоянии обычно уже лыка не вяжут, чудо, что этот хоть два слова связно смог соединить. Итак, мертвый орел… Дарья обвела комнату взглядом и тяжело вздохнула. В отличие от Птицыных, которых сменили де Торквемада и Салтыкова, Ксения Андреевна предпочитала, чтобы ее жилище соответствовало остромодным трендам. Выражалось это в том, что вся мебель в нем была из ИКЕИ, причем покупала ее Ксения Андреевна ввиду стесненности в средствах, уже бывшей в употреблении. Вот так вот в единственной комнате оказался раскладной диван, два оранжевых пуфа-кресла и огромное количество всяческих шкафов и систем хранения, обвешанных всевозможными картинками, фенечками, оберегами, фольгой, мишурой и еще черт его знает чем. Дарья снова посмотрела на призрака – раз он не может найти какой-то предмет, значит, он спрятан, то есть находится не на виду и не на полке в шкафу. Еще логично предположить, что предмет, как минимум, относится к тому времени, в котором жил этот человек – то есть искать уж точно нужно не чехол от телефона. То есть мы ищем старую вещь, которую спрятали. Где хранят такие вещи? Правильно, на потрясающем советском изобретении под названием антресоли. Дарья вышла из комнаты в коридор, подняла голову – а вот и он, шкафчик под потолком: приют воспоминаний и старого хлама, который держат на всякий случай, который не наступит никогда. Хорошо бы там покопаться, да только как это сделать, пока хозяйка в квартире? Можно вызвать какую-нибудь мелкую нечисть, но Томас сразу почует, а Дарье не хотелось бы раньше времени рассказывать ему о своих догадках. Призрак остановился рядом с Салтыковой, задрал голову, уставился на антресоли и поправил очки. Интересно, а если попробовать… – Агла, Йюд, Эт, Хе, Вау, Йа, Йа, Йа, Ва, Ва, Ва, Иа, Иа, Ли, Элохе, Исэ, Агаи, Неон, Юагат. Господа святые отцы, которые истинно сотворили все вещи и знают все сердца людей, я молю вас посредством святейшего имени имен, дабы осветили вы сердце и разум… этого существа, дабы он был готов сделать все то, что я попрошу и исполнить все мои желания 8 . Призрак резко опустил голову и посмотрел на Дарью. – Открывай антресоли и ищи своего мертвого орла, – приказала Салтыкова. 8 Измененное заклинание подчинения из гримуара «Большой ключ Соломона». *** – Вы знаете, Томас, – Ксения Андреевна приложила руку к груди, – вот ощущения во время того сеанса, их было не сравнить ни с чем. Вы можете мне не верить, но это совершенно точно был эротический акт с демоном. Можете такое себе представить? – Очень даже, – на полном серьезе ответил Томас Иванович. – Нет, ну конечно, у меня… ха-ха, – Ксения Андреевна кокетливо накрутила прядь плохо прокрашенных светлых волос на палец, – было много мужчин, но такого, – она подалась вперед и прошептала томным голосом, – такого я… В этот момент раздался оглушительный грохот. Ксения Андреевна подскочила на стуле, де Торквемада резко обернулся. Дверь на кухню распахнулась настежь сама по себе – то есть на самом деле по желанию де Торквемады – и источник шума стал понятен сразу же. С антресолей как из рога изобилия сыпались вещи: коробка, из которой выпали стоптанные сапоги, альбомы с фотографиями, складная детская коляска, пакет с пакетами, старое пальто, еще одно старое пальто, какие-то вещи, чемодан с негативами, аппарат для просмотра диафильмов, несколько коробок с этими самыми диафильмами, коробка с видеокассетами, старая магнитола, старый пылесос, который чуть не пробил дыру на второй этаж в квартиру двадцать пять, и как завершающий аккорд этого чудного представления, прямо на пылесос тяжким грузом упала наполовину съеденная молью енотовая шуба. Когда пыль осела, из-за всего этого появилась Дарья Николаевна. – Он раньше так никогда не делал… – прошептала Серикова. Де Торквемада внимательно посмотрел на Салтыкову, потом на призрака, который стоял рядом с ней и которого Томас Иванович, конечно же, прекрасно видел. И то, что Дарие удалось заколдовать это несчастное создание и заставить его выбросить все с антресолей, он тоже прекрасно понимал. – Томас, я пойду, наверное, – Салтыкова чихнула и наморщила нос. – Ксения, – де Торквемада повернулся к Сериковой, – полагаю, мне тоже пора. То, что мы видели, совершенно удивительно, я срочно должен созвониться с редакцией. – Ах! – Ксения Андреевна всплеснула руками. – Но что же мне делать со всем этим… – Томас, ну помоги женщине, – сказала Дарья Николаевна, – она же не сама этот пылесос будет наверх поднимать… Салтыкова усмехнулась и выскользнула за дверь. За ней тянулся тонкий душок колдовства и аромат каких-то очень дорогих духов. – Что же делать… – выдохнула Ксения Андреевна. А Дарья Николаевна Салтыкова быстро спускалась по лестнице, сжимая в кармане толстовки тот самый предмет, который искал призрак – портсигар с изображением орла. На обратной стороне портсигара была памятная надпись: «Анатолию Сергеевичу Игнатову в день защиты докторской диссертации от жены. 13.06.1953 г.» Москва, 1973 год – Мы такое не принимаем, – товароведша брезгливо отодвинула от себя портсигар указательным пальцем, как будто перед ней было что-то ничтожное и отвратительное. Анатолий Сергеевич Игнатов посмотрел на раскинувшего крылья орла на крышке портсигара, а потом поднял глаза на товароведшу. Лет на пятнадцать моложе Игнатова, красивая, ухоженная, пахнет импортными духами, на шее повязан яркий красный платок. Эффектная женщина. После развода с женой женщины Анатолия Сергеевича интересовали исключительно с теоретической точки зрения. Да и в последние годы брака тоже, что уж говорить. – А кто принимает? – спросил Игнатов. Товароведша бросила задумчивый взгляд ему за спину. Игнатов понимал, что она смотрит, есть кто-нибудь кроме них в комиссионке или нет. Никого не было – вторник десять утра, все порядочные люди на работе. Товароведша тоже на работе, а вот Анатолий Сергеевич в бессрочном неоплачиваемом отпуске, хотя формально работа у него есть. Да только на «формально» хлеба не купишь. – В семь закрываемся, к заднему входу подойдите, – процедила товароведша. – Тихо только. – Хорошо, – ответил Анатолий Сергеевич и убрал портсигар в карман. Он не в первый раз продавал вещи и знал, что после работы товароведша заплатит ему из своего кармана половину стоимости портсигара, а потом перепродаст его в три раза дороже. Раз она предложила Игнатову такую встречу, значит покупатель у нее уже есть. Не заграничное платье, конечно, и не хрустальная люстра, но серебряный портсигар – тоже редкость, даже если на нем чужая гравировка. Игнатов вышел из комиссионки и замер в нерешительности, как только за ним захлопнулась стеклянная дверь. А что ему делать? Куда идти? Впереди девять часов, которые нужно чем-то занять. Вернуться домой? Пустая захламленная квартира только напоминала Анатолию Сергеевичу, во что превратилась его жизнь, когда-то такая многообещающая. Он достал из кармана папиросы и закурил. Папиросы были самые дешевые, да и ради таких приходилось урезать дневной рацион. Вот тебе, Толя, задачка: сидеть на месте тошно, а если ходить, то захочется жрать, а жрать нечего, пока товароведша в красном платке не купит у него портсигар. Пойти в другую комиссионку? А смысл? Там можно и этого не получить. Продать с рук? Не умел Анатолий Сергеевич продавать с рук, не было у него таких навыков. Другие были, да не пригодились. Игнатов обернулся. Сквозь стекло на него смотрели холодные синие глаза товароведши. Красивая женщина, снова подумал Игнатов, но за все свои комиссионные грехи счастья ей точно не видать. Это было не проклятье, просто констатация факта. Игнатов побрел в сторону Проспекта Мира, ноги заплетались, от папирос во рту остался противный привкус. Он шел по знакомым улицам, слушал звуки проезжающих машин, ловил взгляды редких прохожих, но на самом деле он ничего этого не видел. Анатолий Сергеевич Игнатов вспоминал. Москва, наши дни Дарья Николаевна Салтыкова быстро спускалась по лестнице. Второй этаж, первый, а потом подвал, дверь в который распахнулась перед ней, чуть ли не сорвавшись с петель, а потом с таким же грохотом захлопнулась. Подвал Салтыкова присмотрела почти сразу: видно было, что им не пользовались, так что для того, чтобы сосредоточиться и прочитать заклинание, он подходил идеально. Да и Томас сразу не пронюхает, что именно она задумала. Дарья Николаевна положила перед собой портсигар, закрыла глаза и зашептала: – Бог, который сотворил все вещи через святой имя, которое написано в семидесяти буквах. Каждая буква содержит одно из священных имен, которые здесь написаны: Ласкос, Хе, Ихе, Рипан, Иба, Абгис, Лус, Бафф, Плас, Хапа, Иоб, Иозакам, Орезеум, Короратор. Прошу открыть мне силу данной вещи. Насуе, Науда, Сан, Куса, Хаспасан, Каника, Коурес, Бусил, Нифрон, Курабнос, Настракал, Юртарук, Арбон, Арфуса, который есть могущество всего злого, приди и помоги мне, чтобы тобой моя работа была свершена. И добродетелью, которой мы обладаем, и через святое имя Адонаи, которого вы боитесь, вы окончательно нам подчинились 9 . 9 Измененное заклинание из «Большого ключа Соломона». Салтыкова открыла глаза – над портсигаром сгущался дым. Вспышка, запах серы, дым рассеялся и… – Вы по-моему сами себя перехитрили, – холодно сказал де Торквемада. Он стоял напротив Дарьи, друг от друга их отделял тот самый портсигар. – Да ладно… – выдохнула Салтыкова. – Раньше же работало… – Сейчас тоже работает. С превеликим удовольствием открою вам историю данной вещи. Вы же вызывали демона, чтобы он ответил на ваш вопрос, – де Торквемада картинно поклонился, – демон явился на ваш зов. Я целиком и полностью к вашим услугам. Салтыкова фыркнула. – И давно вы бегаете по мелким поручениям? – С позавчера, – ответил де Торквемада. Два дня назад (позавчера) Тут читателю, пожалуй, придется узнать, а возможно, просто напомнить о том, что произошло в мае того же года в дачном кооперативе «Сапфир». Томас Иванович и Дарья Николаевна так же приехали туда по поручению Гермеса Трисмегиста, чтобы расследовать аномальные явления. Началось все с изгнания ведьмы, а закончилось вызовом из ада серафима – падшего ангела высшего ранга. Чтобы Дарья Николаевна не отправилась в ад, де Торквемада изгнал из нее ведовской дар, так что после этого Салтыкова осталась, скажем так, почти обычным бессмертным существом. Дара Дарья Николаевна лишалась уже не в первый раз – в человеческую бытность именно де Торквемада ее дара и лишил, после чего Салтыкова загремела в Иоанно-Предтеченский монастырь до конца своих дней, но после смерти Гермес вернул ей способности. Сейчас он этого делать не собирался, и тут перед Салтыковой встала непростая дилемма. Дело в том, что ведовской дар бывает двух типов: врожденный, коим Дарья Николаевна и обладала, будучи одной из самых сильных ведьм своего века, и приобретенный, то есть полученный ведьмой в результате сделки с демоном. Врожденный дар позволял задействовать силы природы и при желании вызывать мелких демонов, а приобретенный дар предполагал исключительно действия при посредстве демонической силы. Врожденный дар Салтыкова вернуть себе не могла, но дабы не остаться костюмершей в «Сверхнатуральном» или в чем-то там еще, что заменит это шоу, пришлось пойти на компромисс. И как справедливо заметил Гермес Трисмегист, Трижды великий, один знакомый демон у Салтыковой был. Хоть мертвые, хоть бессмертные, хоть проклятые на веки вечные, но даже им нужно где-то жить. Дарья Николаевна Салтыкова и Томас Хуанович Торквемада (по паспорту) обитали в жилом комплексе на Новослободской в двух соседних квартирах. Кстати говоря, комплекс этот считался более престижным, чем «Сталинский-7», так что Марина Исаенко, наверняка, умерла бы от зависти. Впрочем, сейчас не об этом. Вернувшись со встречи с Гермесом и припарковавшись в подземном гараже – за рулем, конечно же, была Дарья – они поднялись на свой этаж. – Придется поговорить, – сказал де Торквемада в лифте. Со времен «Сапфира» они разговаривали мало, и совершенно не из-за того, что де Торквемада лишил Дарью ее дара. – Видимо, – парировала Салтыкова. По обычаю отправились в квартиру Салтыковой, на ту самую кухню, которую де Торквемада воспроизвел в квартире Птицыных в «Сталинском-7», только на этот раз настоящую: идеальная чистота, белый цвет и минимализм. Дарья заварила себе чай, де Торквемаде, расщедрившись, налила кофе. – Без дара Гермес вас сживет со свету, Дария, – темные глаза де Торквемады внимательно смотрели на нее. – Я в курсе, – ответила Салтыкова. – Тогда почему вы не хотите, чтобы я его вам вернул? – А просто так вы его вернуть можете? – Салтыкова положила локти на стол и подалась вперед. – Хотел бы, но это против правил. Правила, действительно, существовали, в этом де Торквемада не обманывал. Бесполезно пытаться понять, кто и когда эти правила установил, но они просто были, и нарушить их было невозможно. – Зато отбирать дар вы можете совершенно безвозмездно. – Таковы правила, – повторил де Торквемада. Он уже допил кофе, Дарья Николаевна к своему чаю даже не притронулась. – Ну и в чем будет состоять наша сделка? Беспокойство Дарьи Николаевны было вполне объяснимо. Дело в том, что некие Генрих Крамер и Якоб Шпренгер, к слову большие поклонники исторической деятельности Томаса Ивановича, написали в конце пятнадцатого века трактат под названием «Молот ведьм». На момент написания этого трактата вдохновитель авторов Томас де Торквемада был еще вполне себе жив, но уже отрешился от мира в монастыре Фомы Аквинского в Авиле 10 , так что чести ознакомиться с данным сочинением не имел. Однако, это не умаляло того факта, что «Молот ведьм» при всей низкой квалификации Крамера и Шпренгера как инквизиторов с течением времени превратился чуть ли не в главный источник знаний о демонологии. И это было настоящей трагедией, потому что что Крамер, что Шпренгер явно имели проблемы с женщинами, от всей души их ненавидели и все общение ведьм и демонов предполагали исключительно посредством непосредственной близости. Кстати, в какой-то степени именно этот трактат века спустя определит странные представления Ксении Андреевны Сериковой о том, что демоны в обязательном порядке должны заниматься любовью с женщинами, в домах которых обитают. 10 Город в Испании. Но вернемся к Дарье Николаевне Салтыковой. Не то, чтобы она при своей богатой биографии испытывала робость перед близкими отношениями, просто в «Сапфире» произошли еще кое-какие события, помимо изгнания ведьмы и открытия прохода в ад, и Томас Иванович после этих событий выглядел не то, чтобы принцем на белом коне. Проще говоря, он выглядел козлом. – Давайте остановимся на том, что вы будете должны мне одно мое желание. Салтыкова иронично посмотрела на него. – А чего не три? – Можете и три. Не откажусь. – Да нет уж, одно как-то более обнадеживающе звучит. – Тогда договорились? – Договорились. Яркая вспышка, дым, запах серы… – Только имейте в виду, Дария, единственный демон, которого вы можете теперь вызывать – это я. Кажется, она не услышала де Торквемаду. Для Салтыковой мир снова стал цветным, ярким, наполненным запахами, звуками, эмоциями. Дарья Николаевна встала, подошла к окну, посмотрела на полную луну. Луна была не просто желтой – по луне скользила радуга. – Да на кой ляд мне демон, – усмехнулась Салтыкова. И исчезла. Москва, наши дни – Очень жаль, что вы меня не слушали, – заметил де Торквемада. Наслушалась уже, подумала про себя Салтыкова. Она скрестила руки на груди. – Как же там без вас гражданка Серикова пылесос-то на антресоли затолкает? – Ревнуете? – уголки губ де Торквемады чуть дрогнули. Все мужики одинаковые – только о себе и думают. – За пылесос беспокоюсь, – отрезала Салтыкова, – почти антиквариат, представляет историческую ценность. – Впрочем, как и этот портсигар, – носком начищенного до блеска ботинка де Торквемада пододвинул портсигар к Салтыковой. – Ну, излагайте тогда, раз уж явились. – Хозяин, тот самый призрак, сдал этот портсигар в комиссионку, его купили родители Ксении Сериковой, но ее отец через несколько месяцев бросил курить, так что портсигар сначала лежал где-то без дела, а потом просто затерялся. – А почему призрак так к ней привязан? – с сомнением спросила Салтыкова. – Он привязан не вещью, Дария, он привязан каким-то человеком или существом. – И кто этот человек? Или что это за существо? Почему вы не можете ответить на этот вопрос? Дарья специально его доводила, и надо сказать, добилась своего. Де Торквемада вытянулся, и сквозь него как будто бы проступил другой образ – худощавый старик в рясе. Это тоже был Томас де Торквемада только настоящий, тот, которого когда-то в Авиле навестил Гермес Трисмегист. И, конечно же, в воздухе чувствовался непременный атрибут демона – запах серы. – А если я скажу, что я не могу этого видеть? Такой ответ Дарью устраивал больше. – И почему же? – Понятия не имею. Я вижу историю вещи, вижу призрака, но дальше – серая пелена. – Даже для вас? – переспросила Дарья. – Даже для меня. Но это не демон, это врожденный дар колдовства, вроде того, что был у вас. Я не смогу выследить его хозяина. Дарья, возможно, смогла бы, будь у нее ее истинный дар. Когда все закончится, надо серьезно поговорить об этом с Гермесом. В конце концов, в его же интересах, чтобы они могли быстрее ловить для него всякую нечисть. Она снова внимательно посмотрела на портсигар. – А почему орел-то мертвый? – вдруг спросила она. – Что? – не понял де Торквемада. Запах серы уже исчез, и истинная сущность Великого Инквизитора тоже стерлась – теперь даже при желании никакого монаха разглядеть было невозможно. – Я говорю, почему он шептал о мертвом орле, – Дарья наклонилась над портсигаром. – Здесь изображен вполне себе нормальный живой орел, ну разве что нарисованный. Но он точно не мертвый. А этот Игнатов говорил о мертвом орле. Он повторял: «Орел. Мертвый орел». Нужно узнать, что именно он имел в виду, возможно, тогда мы приблизимся к тому, кто такого тут наколдовал. Де Торквемада некоторое время молчал. – Предположим. Но тогда призрак нужно упокоить. – Ваш духовный сан с вас так никто и не сложил, – пожала плечами Салтыкова. И это было чистой правдой. Хоть Великий Инквизитор Томас де Торквемада и обвинялся в массовых убийствах, но никто и никогда не лишал его монашеского звания и не отлучал от церкви. Возможно, потому что де Торквемаду Великим Инквизитором назначил лично Папа Римский Сикст IV. – Никогда этим не занимался. – Это несложно. Просто прочтите над ним пару молитв, и наш дорогой Анатолий Сергеевич Игнатов обретет дар речи и сообщит все необходимое, а потом покинет этот бренный мир. – Призраки ненадежны, Дария, – возразил де Торквемада. – Необязательно, что он захочет что-то рассказывать. – Еще как захочет, иначе не искал бы столько лет мертвого орла. Де Торквемада снова задумчиво посмотрел на портсигар. – Ладно, я могу вызвать призрак сюда через этот портсигар, так что встречаться с сумасшедшей Сериковой нам больше не понадобится. – С сумасшедшей? – Дарья подняла портсигар с пола, подбросила его в воздух и поймала. – Я думала, у вас с ней полное взаимопонимание. – Вы слишком впечатлены вашими ночными прогулками. – Вы о чем? – О том, куда вы отправились, когда я вернул вам дар. – Ах это… – Салтыкова усмехнулась. – Ревнуете? – Нет, – ответил де Торквемада, – но вы вернулись уж чересчур счастливой. – У меня была очень важная встреча, – ответила Салтыкова. – Я так понимаю, все прошло удачно. Два дня назад (позавчера) В ту ночь, исчезнув из своей квартиры, Дарья Николаевна Салтыкова почти сразу же оказалась на кладбище Донского монастыря 11 . Непростое место – это кладбище. Это не такое кладбище, к которому привык обычный человек, с ровными рядами могил и крестами. О нет! Такое ощущение, что надгробья свалены здесь в кучу бессистемно, а под тяжестью многих камней и многих имен покоится один единственный несчастный мертвец. Впрочем, так оно и есть. Кладбище Донского монастыря – почти единственное дворянское кладбище в Москве, которое избежало уничтожения во времена Советской власти, сюда же свозили надгробные камни с подлежащих уничтожению кладбищ Москвы и Подмосковья. Появившаяся среди могил Салтыкова смотрелась здесь как какой-нибудь персонаж любимого детища Гермеса, шоу «Сверхнатуральное» – узкие черные брюки, черная рубашка, черная кожаная куртка. В свете луны ее лицо казалось мертвенно бледным. И правда как какой-нибудь там экстрасенс Салтыкова пошла напролом через кладбище, иногда просто перешагивая через надгробные камни, как будто бы точно знала, куда она идет. Вдруг она остановилась, наклонилась над каменным крестом, на мгновенье замерла, а потом начала ожесточенно оттирать его рукавом кожаной куртки. Куртка, конечно же, после такого была безнадежно испорчена, но Дарье Николаевне, кажется, на это было наплевать. Закончив оттирать памятник, она расчистила листья с небольшого, всего-то сантиметров в тридцать, пространства перед крестом все с тем же остервенением. Наконец, Дарья Николаевна остановилась и посмотрела на землю, под которой был уже давно истлевший гроб с давно истлевшим мертвым телом. 11 Донской монастырь – ставропигиальный мужской монастырь Русской православной церкви в Москве. Был основан в 1591 году. – Ну здравствуй, Феденька, – прошептала она, – ты прости, что давно не приходила… Замолчала. Осеклась. Надпись на надгробье при желании еще можно было прочитать. «Федор Глебович Салтыков, 1750-1801». Старший сын Дарьи Николаевны Салтыковой умер за несколько месяцев до нее в возрасте пятидесяти одного года, никогда не женился и не имел детей. Младший сын, Николай, умер и того раньше, в 1775, ему было всего двадцать четыре. Пил. Не выдержал такую мать. Дарья к тому времени уже семь лет сидела в яме в Иоанно-Предтеченском монастыре. Через четыре года благодаря наивности инокини Досифеи и расторопности болотного черта она вышла из ямы 12 , да только было уже поздно – Коленька умер. Похоронили его не при Донском, а на церковном кладбище близ имения Салтыковых в том месте, которое до сих пор принято называть Салтыковской в Подмосковной Балашихе. Потом могилы сравняли, кости куда-то там вывезли, сожгли и закопали пепел. Нет больше Коленьки, да и могилы его не осталось. Хорошо хоть к Федору прийти можно. Когда Немка 13 посадила ее в покаянную яму, Федору было восемнадцать, а Николаю – семнадцать. Федор был серьезным, рассудительным, а Коленька – ветер в голове. Титулы и звания Немка за ними сохранила, но не потому что была такой уж доброй, а потому что Сережка Салтыков 14 попросил. Единственный раз, когда от Сережки хоть какой-то прок был. Коленька переживал, пил, ненавидел ее. Федя был не такой. Федя тоже ненавидел за позор, но молчал, никогда не женился, не завел детей. Никогда не приходил к матери, хотя мог бы, она все эти годы была всего-то в нескольких улицах от него: выйди, пройди, дай денег караульному, да и увидишь мать… 12 Эти события описаны в романе «Изгони меня, или Дачная готика». 13 Так Салтыкова называет Императрицу Екатерину II. 14 Сергей Васильевич Салтыков – первый фаворит Екатерины II. – Ты прости меня, что давно не приходила, – повторила Салтыкова. Москва, наши дни – Все прошло просто замечательно, Томас Иванович. – Хорошо, – совершенно безразлично ответил де Торквемада, – тогда давайте вызовем призрак. – Прошу, – Салтыкова протянула ему портсигар. – Необязательно. Действие для де Торквемады было столь незначительным, что не появилось даже запаха серы, либо какого-то иного внешнего эффекта. Анатолий Сергеевич Игнатов близоруко щурился, переминался с ноги на ногу и удивленно переводил взгляд с Дарьи Николаевны на Томаса Ивановича. – Кто тебя привязал? – спросила Салтыкова. Игнатов посмотрел на портсигар в ее руке. – Мертвый орел, – сказал он. – Несчастный мертвый орел. – Что это значит? – спросила Дарья Николаевна. Анатолий Сергеевич посмотрел на нее через толстые стекла очков и печально улыбнулся. Москва, 1973 год Он всегда подавал надежды. Родители – ученые-физики, не слишком талантливые, но преданные своему делу и советской власти, которую приняли сразу и безоговорочно. Толя тоже был таким, преданным и восторженным. После школы поступил на физический факультет МГУ, сразу же прослыл чуть ли не гением, в войну вместе с университетом уехал в эвакуацию в Ашхабад, по окончании обучения был распределен на один из военных заводов, но уже в конце 1944 года поступил в аспирантуру в Физический институт имени П.Н. Лебедева при Российской Академии Наук, научным руководителем Толи Игнатова был Игорь Евгеньевич Тамм, выдающийся советский физик-теоретик и Нобелевский лауреат. В 1947 Толя защитил кандидатскую диссертацию. В 1948 году он как один из самых талантливых физиков по рекомендации Тамма был зачислен в специальную группу по разработке термоядерного оружия 15 . В этой группе Игнатов пробыл недолго, но не потому, что не хватило таланта или задора. Да нет – и того, и другого было с лихвой. Просто в один прекрасный день Анатолий Сергеевич Игнатов понял, что именно они разрабатывают – оружие, подобного которому не было и не должно быть. От одной мысли о мощи, которую они породят, кровь стыла в жилах. От одной мысли о перекореженных телах можно было сойти с ума. Это было чудовищно. 15 Термоядерное оружие (водородная бомба) – вид ядерного оружия, разрушительная сила которого основана на использовании энергии реакции ядерного синтеза легких элементов в более тяжелые. – Толя, это чудовищно, но это чудовищно красиво, – возражал на это Андрей. Он тоже поступил на физфак, тоже уехал в эвакуацию, а потом потупил в тот же ФИАН в аспирантуру к Тамму. И, конечно, его тоже пригласили в группу. – Толя, – говорил ему Андрей, небрежно закуривая сигарету, – мы творим историю. Мы занимаемся великим делом, в нем нет места для сомнений. Его глаза горели. За словами «термоядерный синтез» он не видел того, что видел Игнатов. – Мы просто сделаем свою работу, не мы будем принимать решения, куда и когда эта бомба упадет. Но без нас она не упадет никуда и никогда, подумал тогда Игнатов. Андрей был ярким, харизматичным, он умел убеждать. Они дружили с Игнатовым с первого курса, и Андрей, конечно же, имел на него огромное влияние. Настолько огромное, что даже выбрал сокурсницу, на которой Толе следовало жениться. Толя женился, но все убеждения Андрея вместе взятые не смогли изгнать из его души леденящий ужас, который он испытывал, когда думал о том, что будет если когда-нибудь взорвется термоядерная бомба. Через два года он покинул группу, не по собственному желанию, конечно, а вроде бы как по причине вполне себе естественного отбора. Игнатов приложил все усилия, чтобы стать жертвой этого отбора – он не показывал ровно никаких результатов, и его бы убрали гораздо раньше, если бы не Андрей с его гиперактивным заступничеством. Когда Игнатов уходил, Андрей сказал ему: – Ты ставишь крест на своей карьере. Я и без тебя все сделаю. – Делай, – ответил Игнатов. Андрей ему не угрожал, он просто предупреждал о том, что будет дальше. Впрочем, Игнатов и без того знал, что уход из группы ему не простят. С горем пополам ему дали защитить докторскую, потом он какое-то время преподавал, но с преподавательской работы его убрали, запихали в НИИ рядовым сотрудником, и вроде бы и можно было существовать, но Игнатов знал – все это только благодаря протекции Андрея. Недавно протекция исчезла. Нет, Андрей не забыл об Игнатове, просто теперь самому Андрею нужна была протекция. А Игнатова тут же отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск, благодаря чему он теперь и ждет окончания рабочего дня, чтобы продать за копейки свой портсигар. То ли из-за воспоминаний, то ли из-за забытья, к которому иногда приводит голод, время для Анатолия Сергеевича утекло незаметно. Он едва успел к концу работы комиссионки. Товароведша в красном платке выпорхнула из служебного входа, и Анатолий Сергеевич сделал шаг из осенней темноты. Она, как будто бы не замечая его, все же пошла в его сторону, проходя мимо, ловким движением руки забрала портсигар и всунула ему скрученные купюры. В размытом свете фонаря Игнатов чуть развернул их – больше, чем он рассчитывал. – Привет! – раскатистый низкий голос, казалось, отразился от стен. Кто-то ждал товароведшу, Игнатов было подумал, что это ее кавалер, но товароведша прошла мимо, бросив скупое: – Добрый вечер. Игнатову вдруг стало за нее неспокойно. Он пошел следом, миновав этого самого «кавалера». Лет тридцать пять, наверное, невысокий, чуть сутулый, вид, честно говоря, неряшливый, невзрачный, но вот глаза – острые и едкие зеленые глаза прямо-таки резанули Анатолия Сергеевича своим злым взглядом. Игнатов никогда раньше так не делал, но он догнал товароведшу и сказал ей: – Держитесь от этого типа подальше. – Не беспокойтесь, – криво улыбнулась она, – покрутится и отстанет. – Но вы все равно поосторожнее. Товароведша свернула направо, Анатолий Сергеевич – налево. Полгода спустя Анатолий Сергеевич Игнатов умер в одиночестве в своей квартире. Наверное, инфаркт, но никто даже не озаботился, чтобы доподлинно разобраться в причинах его смерти, даже тот самый пресловутый Андрей. Точнее, Андрей Дмитриевич Седов, физик-теоретик, изобретать водородной бомбы, общественный деятель, диссидент и правозащитник. Говорят, после испытаний первой советской термоядерной бомбы, которые проходили в пятидесятые годы на Семипалатинском полигоне, он якобы увидел умирающего орла с обожженными крыльями, и именно это положило начало его правозащитной деятельности. С конца пятидесятых годов Седов выступал за прекращение испытаний ядерного оружия, в шестидесятых стал одним из лидеров правозащитного движения в СССР, в середине семидесятых был осужден общественностью и во многом потерял свое влияние, что и сказалось на Анатолии Сергеевиче Игнатове. В итоге Седов был задержан, голодал, боролся, отстаивал свою позицию. Легко нести мир, когда ты насладился плодами, которые принесла смерть. Седов стал академиком со всеми соответствующими регалиями и льготами. Он был влюблен в свое смертоносное детище, а когда страсть утихла… что ж, Андрей нашел новую. Анатолий Сергеевич был на него не в обиде – Седов помогал ему как мог, когда вспоминал, конечно, потому что Анатолий Сергеевич никогда ни о чем не просил. А еще он не мог забыть умирающего орла с обожженными крыльями, который был все еще жив, но не мог взлететь. Этого не должно было случиться. Этого нельзя было допустить. Несчастный мертвый орел, несчастный мертвый орел… Москва, наши дни – Requiem aeternam dona eis Domine; et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace. Amen. 16 Игнатов вымученно посмотрел на де Торквемаду. – Я никогда не верил в Бога. – Это необязательно, – ответил де Торквемада. – Похоже, что так, – Игнатов грустно улыбнулся, его взгляд упал на портсигар. – Мертвый орел… – Водородную бомбу никогда не применяли в военных целях, – сказала Салтыкова. 16 Покой вечный подай ему, Господи, и свет вечный ему да сияет. Да упокоится с миром. Аминь. (лат.). Игнатов грустно улыбнулся. – В Хиросиме и Нагасаки 17 была не водородная, но что с того? Она есть, мы ее все-таки сделали. Значит, однажды кто-то ее взорвет, какая разница, кто и когда. – Но… – попыталась возразить Салтыкова. Де Торквемада предостерегающе поднял руку. – Requiem aeternam dona eis Domine; et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace. Amen. – Увы, таков наш век: слепых ведут безумцы 18 , – Игнатов почему-то усмехнулся. 17 Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года) – два исключительных в истории человечества случая боевого применения ядерного оружия. Осуществлены Вооружёнными силами США на завершающем этапе Второй мировой войны против Японии. 18 Цитата из «Короля Лира» Уильяма Шекспира. А потом он превратился в дым, который развеял непонятно откуда появившийся в подвале ветер. – У нас есть комиссионка и академик Седов, – резюмировала Дарья Николаевна. – Возможно, еще жена этого Игнатова, которая подарила портсигар. Академика, как мне кажется, можно смело исключить. – Почему? – спросил де Торквемада. – Он и правда так известен? Томас Иванович проживал в России аж с шестнадцатого века, но за политической жизнью страны следил мало: знал Ивана Грозного, Петра I, Екатерину II, Александра I, Александра III, Николая II, Сталина и почему-то Хрущева. Остальные государственные деятели внимания де Торквемады не привлекли, что уж говорить о каком-то там академике Седове. – Да, он очень известен, почти так же, как Солженицын. – М да… О Солженицыне Томас Иванович слышал и даже читал «Один день Ивана Денисовича», который счел недостаточно реалистичным и приглаженным. – Не думаю, что Седов имеет какое-то отношение к призракам в этом доме. – К призракам… – протянул де Торквемада. – Трисмегист говорил, что их здесь много. Я думаю, когда мы поймаем следующего, то нащупаем общую нить. – Разумно, – согласилась Салтыкова. Томас Иванович открыл дверь в подвал и стал подниматься по лестнице. Салтыкова посмотрела на портсигар. Вот ведь расстроится Серикова, что ее мистический ухажер ее покинул. Впрочем, Дарье Николаевне казалось, что с Ксенией Сериковой они встретятся еще не раз и не два. Глава 2. 6 этаж, квартира 39, проездной на метро и бедная Лиза Москва, наши дни – Это как в фильме «Звонок» 19 , да? Типа смотришь и умираешь через неделю?… – с восторгом спросила Ленка. – Ну ты вообще дура… – протянула в ответ Катька. – Сама дура, – Ленка ткнула подругу локтем. В другой ситуации они продолжили бы перепалку, но сегодня был не тот случай. Ленка Гирина и Катька Богородская сидели на полу в Катькиной комнате и смотрели на предмет, который совершенно внезапно приобрел мистический ореол. Этим предметом был обычный проездной на метро. То есть это раньше он был обычным, а в последнее время совершенно перестал быть таковым. Проездной стал проклятым. 19 Японский фильм в жанре ужасов. «Проклятость» проездного Катька осознала несколько дней назад. То есть, возможно, он проявлял ее и раньше, но вот именно тогда она вдруг заметила на турникете вместо привычного «По 01.04» совершенно нетипичную для московского метрополитена надпись «Тебе осталось 15 дней». Катька как-то автоматически отметила, что это какая-то глупость, потому что проездной у нее был на год, и заканчивался он первого апреля следующего года. Дату забыть было достаточно затруднительно, так как она приходилась на всем известный День дурака. Катька проверила срок проездного в приложении – ну да, до первого апреля, и выкинула странный случай из головы. Дело было во вторник, и в следующий раз Катька воспользовалась проездным в пятницу, потому что именно по вторникам и пятницам она ездила к репетитору по математике. И снова турникет показал «Тебе осталось 11 дней». Только тогда Катька и заметила странное слово «Тебе», которое московский метрополитен не использовал ни в одном варианте общения с пассажирами. И вот сегодня был понедельник, уроки уже закончились, и Катька с Ленкой как завороженные смотрели на лежащий перед ними необычный предмет. То есть смотрела в основном Ленка, с которой подруга только сегодня поделилась этой важной информацией.

Конец ознакомительного фрагмента.