– Короче, лейтенант, короче.

– Сегодня утром останки исчезли, – в трубке повисла тишина.

– Что значит исчезли? – Полковник выдержал паузу, но ответа не дождался. – Что значит исчезли? Мы посреди чертова леса, в сотнях километров от мало-мальски цивилизованной деревни. Как что-то может исчезнуть посреди леса, из под носа пятидесяти солдат?

– Никак не знаю, товарищ полковник, но на месте их нет.

– Это просто останки, кому они понадобились, может зверям? – Полковник замолчал, затем, сообразив, что происходит, вкрадчиво пояснил лейтенанту. – Послушай, Анисимов, если ты к завтрашнему дню, не найдешь шутника, который это сделал, то, поверь мне, ты лично встанешь к одному из этих столбов, когда следующие нежелательные элементы будут получать порцию горяченького. Ты меня понял? Я хочу, чтобы этого весельчака нашли. Я лично пущу ему пулю в лоб за такие шутки. Ты же понимаешь, что здесь пахнет саботажем, изменой. А у нас с такими разговор короткий. А когда дело дойдет до расправы, то полетят головы, и не только этого твоего неведомого шутника, но и его непосредственного руководителя. Понимаешь? Не дай бог слухи об этих шуточках дойдут до центра, не дай бог. Запомнил, Анисимов? Или он, или ты. И больше меня по таким пустякам не беспокой.

Полковник швырнул трубку на телефонный рычаг и с досады ударил кулаком по столу. Он не думал, что в столь серьезной обстановке, при его командовании, кто-то мог решиться на подобную провокацию. У него, у Гармашова, всегда была железная дисциплина, и нужно быть смелым человеком, чтобы выкинуть подобный фортель.

– Михайлов! – За спиной полковника возникла крепкая широкоплечая фигура. – Проследи, чтобы этот недотепа Анисимов все сделал как надо.

– Вы хотите, чтобы я отправился на пятый лагерь? – поинтересовался Михайлов.

– Да, там ты нужнее. Я хочу, чтобы эти шуточки пресекли на корню, а зачинщика поймали. Я лично накажу его. Выполняйте. И смотри, чтобы лишних разговоров не поползло, нам это не нужно. Свободен.

Гармашов не был семи пядей во лбу, но и полным дураком его назвать было нельзя. Он понимал, что одному человеку провернуть операцию по краже шестидесяти (кажется столько, или чуть больше они сожгли на пятом лагере) обгоревших останков просто невозможно. Да и зачем? Легко попасться, а уж какое будет наказание все прекрасно понимают. Полковник недовольно фыркнул, ему не хотелось в данный момент напрягать мозги. Пусть сначала Анисимов с Михайловым поработают, а там уже видно будет. Гармашов направился к выходу, но был остановлен на полпути очередным позвякиванием телефонного аппарата. Что-то неприятно кольнуло его в живот. Возможно, полковник не всегда умел просчитывать наперед свои шаги, возможно вообще не умел соображать наперед, но зато он с лихвой компенсировал свой недостаток отменной интуицией. Он кожей чувствовал, когда нужно залечь и промолчать, а когда сделать шаг вперед. И сейчас ему абсолютно не хотелось подходить к телефонному аппарату.

– Сержант, ну что стоишь? – Худенький солдатик одним прыжком очутился у телефона и небрежным движением сорвал трубку с переносной базы.

– Третий лагерь на связи.

Полковник затаил дыхание. Ему совсем не хотелось думать, но чувство, что скоро каждая его мозговая извилинка должны будут попотеть, засело в каждом внутреннем органе.

– Да, понятно… как… – С каждым словом лицо сержанта меняло свой оттенок в сторону белого, и полковнику это не нравилось. – Без следа? – Сержант испуганно глянул на Гармашова.

– Дай сюда, – “маленький генерал” неуклюжей походкой приблизился к солдату и выхватил из его рук трубку.

То, что он услышал от командира седьмого контрольного участка не стало для полковника большой неожиданностью, предчувствие редко обманывало Гармашова. И все же доклад выбил рею из под его ног. Полковник был растерян. Ночью с седьмого контрольного участка пропали останки тех, кто вчера был сожжен. Сорок девять тел и того, что от них осталось. Пропали бесследно, прямо на глазах у караульных. Испарились, сгинули под землю, превратились в воздух, как хотите – только что были, и вот, их уже нет.

Полковник бережно повесил телефонную трубку на рычаг. Медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, направился к выходу, покинул палатку.

Первым делом его лицо окутало раскаленным воздухом. Он даже отшатнулся, решив, что кто-то плеснул в него кипятком. Воздух горел. Такого он еще не видел, но мог поклясться, что вокруг него пробегают еле заметные змейки пламени. Глаза заслезились от жара.

Полковник окликнул солдата с ведром, стоящего неподалеку.

– Они уже мертвы. Залейте огонь, дышать нечем.

Они были мертвы, но полковник мог поклясться своей жизнью, что он видел, как сквозь огонь, сквозь боль и ненависть, два девичьих ока смотрят на него, обрекая на скорую гибель.

2

* * *

– Ну и жара, – простонала Ириша, пытаясь расшевелить засевший намертво шпингалет и открыть окно.

– Скорее духота, – вяло заметил я, – это все потому, что в городе мало кислорода из-за загрязнения, а озоновый слой… – Ириша резко развернулась и бросила на меня злобный взгляд.

– Послушай, умник, раз ты так много знаешь, может просветишь глупую сестру и скажешь как открыть это гребаное окно, иначе мой запеченный труп будет на твоей совести.

Жара действительно стояла ужасная. Уже неделю, еще до обеда, можно было засечь температуру на термометре на отметке в тридцать восемь градусов. А случались дни, когда она доползала до черточки с цифрой 50. Учитывая, что население города привыкло в это время года обходиться двадцатью, двадцатью пятью градусами, для людей это была просто катастрофа. Вот и по телевизору молоденькая ведущая вещала о том, что из-за погоды и бескультурья отдыхающих, в районе продолжаются пожары, и самый крупный из них бушует в окрестностях Песчаного берега.