Приоткрываю пакет и вижу два своих любимых круассана, а в стороне светло-коричневый стаканчик. Не надо и крышку открывать, чтобы вдохнуть аромат молотых зерен с нотками миндаля. Уверена, внутри именно он – мой любимый кофе.

– И как ты узнал? – поворачиваться не хочу.

Моя спина под прицелом его глаз. Я чувствую передвижение его взгляда: шея, спина, задерживается на пояснице, потом спускается вниз и обхватывает пятую точку с какой-то жадностью. Господи, мы на расстоянии друг от друга, его большие ладони меня не касаются, но я все отчетливо ощущаю.

– И когда успел?

– У них есть доставка. Не знала? Кстати, она стоит дороже, чем весь твой завтрак. Прикинь?

– Не обеднеешь, – словно дерзко говорю.

Беру свой любимый круассан и демонстративно отрываю кусочек и отправляю его в рот.

Мне кажется, я его провоцирую. Логика моих действий отсутствует напрочь, ее смыло несколькими минутами ранее в душе. И сейчас я глупо пялюсь на Бессонова, который в полном шоке глазеет на мои губы в крошках.

Съедаю один, запивая кофе, и берусь за второй. Я как маленький ребенок, который прощупывает границы дозволенного. Страшно ли мне? Немного. Но почему-то отступать не хочется, прятаться не хочется. Бессонов – не мой муж.

– Вкусно, Никуш?

Встает со своего стула и размеренным шагом приближается ко мне. Нависает скалой, что я вмиг забыла о своей игре. Он точно не ударит, уже знаю, не поцелует, у него были возможности, которыми он не воспользовался.

А я хочу понять, зачем он это все делает. Зачем ему это все?

– Очень, – проглатываю липкий кусок слоеного теста.

Глаза обжигают яростью. Влад выхватывает мой не доевший круассан и… отправляет его в мусорку, кофе выливает в раковину.

Черт, он взбешен.

– Где. Мой. Завтрак?

– Сам себе его и готовь. Я не кухарка, – говорю в его губы, встав на носочки.

Он уже успел побрызгаться туалетной водой, которую терпеть не могу. И хочется отвернуться, зажать нос. Сделать это демонстративно. Но… я лишь делаю глубокий-глубокий вдох. Нравится…

– Тебе все еще нужна моя помощь? Защита? Нужна, Вероника? – тихо говорит, но отчетливо.

Каждый произнесенный звук слышится ударом молотка о шляпку гвоздя. До противного скрежета.

– Допустим, – отвечаю.

– Разворачивайся, – приказывает.

Что? В панике брожу взглядом по его лицу. Ищу ответы и не нахожу.

Молча подчиняюсь. Догадка кожу стягивает от липкого страха. Дыхание частое, но поверхностное.

Бессонов прижимается к спине всем торсом, руками по телу шарахается, как будто я его собственность.

Это ведь так и есть.

Дергает трусы вниз. Без ласки проходится по тем местам, до которых дотрагивался аккуратно в душе. Зажмуриваюсь. Не от омерзения, которое топило бы меня, будь это Уваров.

Сейчас другое. Все другое. Какая-то часть меня не хочет ему сопротивляться, ей нравится. И за это я ненавижу Бессонова.

– Значит, так хочешь? Чтобы так я тебя поимел? Решаю один вопрос и трахаю тебя, решаю другой – и трахаю твой рот. А что, мне отлично. А тебе? – зло шипит мне на ухо.

Отрицательно мотаю головой. Это низко, больно.

– Тогда делаешь все, как прошу. Без капризов, дерзости и что ты там в своей головушке запланировала. Терпеть это не могу. Я тебе не родитель, мои границы прощупывать не стоит. Ясно? Или пройдем в спальню?

– Нет, пожалуйста.

«Хочу по-другому», – мысленно добавляю. Мне ведь понравилось там, в душе. И знаю, что он может быть другим. Откуда-то знаю.

– Тогда сейчас делаешь, что прошу. Без выкрутасов. За жизнь обожрался уже ими.

Влад отпускает меня и помогает натянуть трусы, поправляет съехавшую одежду. Бегло осматривает, словно физически я могла пострадать.

Но это не так. Мне больно внутри. Синяки на душе заживают дольше, а то и вовсе не проходят. Он об этом не знает.

Готовлю ему завтрак, как и просил: яичница, салат, поджаренный хлеб. Включаю кофемашину и жду, пока она выплюнет его любимый эспрессо.

– В шкафу есть миндальное молоко, а в машине – капучинатор. Можешь сделать себе свой любимый кофе, – говорит будничным тоном.

– Спасибо, не хочу.

Присаживаюсь за стол рядом с ним. Моя тарелка пустая. Свой завтрак я демонстративно перед ним съела, пока голодный мужчина зло осматривал меня с ног до головы.

Бессонов молча встает и делает мне кофе, ставит передо мной и кладет несколько кокосовых печенек. Тоже моих любимых.