Одним словом, овсянка шла в моем списке того, что я в жизни больше всего ненавижу, вторым номером. Но даже самая отвратная каша не могла сместить с первого места мое бывшее свекрочудовище.

– Да, просто у меня каши уже и так полно. Правда, в голове, а не в тарелке, но зато столько – хоть с ближними делись, – с намеком закончила я.

Глафирия экивок поняла, но приобщаться к пище духовной не захотела, а лишь посоветовала:

– Если каши в голове много, надо не забывать помешивать. А то пригорит.

Чуть не вырвалось: «Да у меня и так пригорает! Только там, где спина заканчивает свое благородное название. Но это уже детали».

Призрачная же служанка, поняв, что завтрак не удался, вздохнула:

– А я думала, что все благородные девушки начинают день овсянкой. Именно ее прежняя хозяйка, мать лорда, каждое утро требовала подавать к столу. Съедала всего две ложечки, чтобы сохранить фигуру, – словно пытаясь оправдаться, произнесла Глафирия и запальчиво добавила: – Да и гостьи, которые приезжали, тоже только ею и питались спозаранку.

– Ну, может, местные девушки и блюдут фигуру, а я являюсь поборницей здорового питания.

– Это когда на тарелке все здорово или здорово? – прозорливо уточнила служанка.

– Второе, – отозвалась я.

Через несколько минут стало ясно: наше с Глафирией понимание о том, что такое «здорово», совпадает.

Передо мной появились котлетки. А еще… исходившая паром отбивная из телятины. Подрумяненная до хрустящей корочки, она возлежала на подушке из свежих овощей. Томленые в горшочке грибы. И, конечно же, хрустящие маринованные огурчики!

Служанка, заметив, с каким энтузиазмом я начала все это пробовать, всплеснула руками и воскликнула:

– Вот это я понимаю, здоровый аппетит!

Я чуть не подавилась от того, сколько умиления было в ее голосе. Однако даже это не поколебало моего решительного намерения как следует наесться, забыв обо всех диетах, на которых я сидела.

Бывший свекромонстр утверждала, что я, даже похудев на двадцать килограмм, со своими шестьюдесятью пятью по-прежнему слишком полная. И мне следует похудеть еще на двадцать.

Если перевести это с языка матушки муженька на человеческий, то, по мнению Вениамины Станиславовны, мне следовало весить чуть более сорока. А что? С учетом моего роста – отличный вес для скелета! С таким очень удобно укладываться в гроб. И нести потом его не тяжело будет.

К тому же это была идеальная масса для эмиграции. С оной можно было бы легко пересечь границу соседнего государства: стоит только ветру чуть сильнее подуть – и я уже окажусь за рубежом, минуя все визовые центры и таможни.

А я, желая сохранить семью, понравиться, худела… Зря старалась!

Сейчас же с удовольствием возвращала себе утраченное в браке, а именно – любовь к себе! Я была довольна своими килограммами, своей фигурой и своей внешностью! И «здоровое питание» приносило мне огромное наслаждение!

Подкрепившись, я уточнила у Глафирии про лыжи и кьёрса:

– Про лыжи не знаю, а вот зимнеходы точно есть. Их к ногам привязываешь – и точно на подушках ступаешь по снегу, не проваливаясь. Если надо – могу найти.

– Надо-надо, – отозвалась я.

– Хорошо, тогда принесу вам. А что до этого бездельника хвостатого, наверняка в центральном зале у камина греется, – выдохнула словоохотливая Глафирия и подробно объяснила, как тот найти.

Служанка была права: кошак вольготно развалился перед полыхавшим камином, греясь и мурлыкая от удовольствия, будто котенок.

– Доброе утро, котик! Составишь мне компанию, как договаривались? – спросила я у барса, чувствуя себя немного странно, ведь говорила с животным.

Надеяться на его разумный ответ было не совсем нормально. Но если учесть, что я в мире, где обитают драконы, в небе парят барсы, а прислуживают за завтраком привидения – то возникает вопрос: а что вообще такое нормальность?

– Идем?

Барс, словно только и ждал этого приглашения, подскочил на лапы и, подойдя ко мне, ткнулся мордой в знак согласия.

Если бы это сделала маленькая домашняя кошечка, то было бы мило. Но когда пушистик выше тебя в холке, можно и не устоять на ногах от подобного счастья и внимания.