— Так, милые дамы, хорош сырость разводить. Когда будет надо — я скажу, или вон друзья мои, если я не смогу. А пока не надо! У нас на носу сплошь приятные хлопоты, так что нечего мочить дорогу слезами.

Я собрался с мыслями, а Василь в это время наполнил всем за столом бокалы и рюмки.

— Для начала поднимем тост за начало доброго пути! Я себе это так вижу: пока тут специально обученные люди организуют работу и будущую свадьбу — мы на месячишко отвалим в тёплые края. А к Новому году вернёмся и порадуемся. Есть возражения? — и, на всякий случай, не дожидаясь реплик с мест от удивленных лиц, выпил. Нанервничался сегодня. И вчера. И позавчера тоже.

— В Беларуси по осени свадьбы гуляют, Дима, — осторожно начала баба Дага, пригубив бокал с чем-то красным. Ей, Миле и Бадме Василь наливал что-то из отдельной бутылки тёмного стекла в изящной оплётке из ивовых прутьев. «Местное свекольное кьянти?» — предположил неуёмный скептик.

— Это те, кто весь год пахал как проклятый, потом урожай собрал, продал, раздал долги и на сдачу свадьбу закатил. Традиционно, не спорю. Но мы, как говорил один, не к ночи будь помянут, деятель, пойдем другим путём. Или кто-нибудь станет со мной спорить, что белая шуба хуже белого платья? — поднял я левую бровь на притихших дам.

— Ай да хват! Будь я помоложе — не ушёл бы ты от меня, чёрт речистый! — старуха откинулась на кресле и рассмеялась весело, от души. Бадма втихаря показала мне большой палец. Мила только робко улыбалась, переводя взгляд с меня на Лорда.

— А как нам дела делать, если не отсюда? — начал было Серёга, но, судя по лицу, тут же понял, что и сам прекрасно знает, как именно.

— Так же, как и с Белой горой. Умно, современно и эффективно, как ты умеешь. Тебя учить — дураком быть, никакого желания не имею. Я и так много опрометчивых поступков совершаю регулярно, — добавил я под скорбное согласное кивание Головина. И продолжил, глядя на Милу:

— Скажи, ты на море была когда-нибудь?

— Да. На Минском. И на озёрах, — кивнула она и ответила своим неземным голосом.

— А за границей бывала? На самолёте летала хоть раз?

— Нет, никогда, — она потупилась смущённо.

— Вот и исправим оба момента. Как только все задачи выполним, все две — сразу и полетим. Тём, у тебя есть на кого дела твои скорбные перевесить на время отдыха? Ты, кстати, когда крайний раз в отпуске был?

— Перевесить — это я завсегда, это со всем нашим превеликим удовольствием. А про отпуск — веришь, нет, но ты первый и, кажется, единственный, кто мне этот вопрос задал в жизни. Я как-то на больничном больше, — посмурнел он.

— Вот и отлично. От лица… Да от своего, собственно, лица сообщаю: господа Ланевский и Головин сегодня стали обладателями симпатичных таких домишек на берегу Атлантического океана. Опускайте брови обратно — на нашем берегу, не на ихнем. И вот туда-то мы все и полетим. И до Нового года — никаких больше больниц, упырей и орденов, только солнце, море и еда. Или там было «воздух и вода»? Короче, каникулы объявляю!

Ответом была краткая тишина, которую прервал рёвом «Ура!» Артём. На втором повторе к нему уже присоединились все. И ангельский колокольчик Милы наконец-то звучал радостно и счастливо. Таким вещам цены нет, это уж как пить дать.

Посидели недолго и скоро разошлись по комнатам. Последними в зале оставались Василь с Головиным, которые, как несложно было догадаться, зная кипучую натуру и сверхсекретную личность Тёмы, нашли общих знакомых в самых разных странах, сферах и чинах, и теперь делились эмоциями и впечатлениями о некоторых событиях своих жизней. Полагаю, тот же товарищ Колоб, да и несколько ведущих мировых остросюжетных сценаристов, дорого дали бы за возможность послушать хоть немного. Под бутылочку «Зубровки» истории за столом набирали обороты с космической скоростью. По крайней мере, я уходил на фразе: «вот оказались мы на маленьком кусочке земли, а вокруг лезут крокодилы».

Сон навалился, будто только и ждал, когда в комнате с видом на «Площадь Звёзд» погаснет свет и моя голова коснётся подушки. Казалось, что не на постель лёг, а на воду, что разошлась под спиной и сомкнулась над лицом, оградив от звуков, света и всех прочих ощущений. Но не было ни холода, ни сырости, ни страха, и дышать я не прекращал, поэтому лишь замер и прислушался к полной тишине внутри и снаружи.

Неожиданно перед глазами стало светлеть и уже скоро стало возможно различать очертания предметов. Ими оказался холм с дубом на вершине, словно выходящий из стоявшего позади смешанного леса, и красновато-серый камень возле него. Послышалось журчание ручья.

— Ну здравствуй, родич! — прозвучало от камня. Когда ещё чуть просветлело, я увидел возле глыбы мужчину, одетого по старинной местной моде. На ум полезли всякие жупаны, кунтуши и прочие епанчи, о которых я читал в учебниках истории и после, в самых разных книгах, попадавшихся мне на пути. На поясе у него висела сабля в ножнах. Прислоненный к камню, стоял невысокий красный щит с волком и тремя полосками.

— Приветствую!, — поднял я руку. Странно — на «мои» Небеса поднимался только дух, а здесь я был, кажется, во плоти. Проверять, правда, очень не хотелось. И над тем, что сказать шляхтичу, тоже пришлось подумать: здравия ему явно желать было без толку, а мира по дороге — пока рановато.