— Давай, распускай гвардию по логовам — и поехали, по дороге поговорим! — качнул я головой направо.

Он непонимающе обернулся вслед за моим взглядом, увидев волков, которые начинали переминаться с лапы на лапу, но в лес не уходили. Словно команды ждали.

— Бегите, братья, — выдохнул он. И стая, поднявшись, потрусила в лес. Последним шёл вожак, шагом. Перед тем, как скрыться за дубом, он обернулся через плечо и отрывисто коротко рявкнул, будто прощаясь.

— Твою-то мать, такое и не расскажешь никому — враз в дурку определят, — подвёл итог Головин.

Раджа летел птицей, будто пряча под капот новые и новые километры белорусских дорог. Очень неплохих, кстати, даже по сравнению с испанскими. Мы задержались только на заправке на Могилёвской объездной, между какими-то Любужем и Константиновкой. Залились «под пробку» и загрузили в кузов свёрнутую надувную лодку, которую доставил по Тёминому звонку тот парень со сломанным носом и глазами, будто грифелем нарисованными. До Полоцка домчали меньше, чем за три часа. Перекусили в кафе «Дамиан», так запомнившемуся мне по первому визиту в этот чудный, чистый и тихий город, поднялись на холм к Софийскому собору и Рогволдову камню. Красавица-София и в стылом осеннем воздухе под холодным небом смотрелась летящим лебедем — очень красиво. Потом добирались до места, куда меня будто сердце звало, напрочь отказываясь верить в то, что поперёк стародавнего шляха балбесы-потомки понатыкали каких-то жилых кварталов, промзон и частного сектора, которые приходилось объезжать. И не раз, потому что сориентироваться в застройке незнакомого города, не имея ни малейшего представления о том, где же находится цель, оказалось крайне сложно. Я смотрел на экран навигатора, пытаясь понять, куда же меня тащит.

— По азимуту давай, — с умным видом заявил Головин.

— А я не умею, — прозвучало неловко и смущённо, не то, что недавние команды серым охотникам под дубом.

— А-а-а, дал же Бог друзей, всему учить надо, — с наигранным раздражением протянул он. — Возьми две точки, где уже был, да проведи прямую через них. По идее должен будешь в цель попасть. Гуманитарий.

Последнее слово прозвучало с оскорбительным сочувствием, но я не стал отвлекаться. Попробовал. Результат не очень обрадовал, но нужно было проверить. И мы поехали дальше.

Остановив Раджу на небольшой парковочке, вышел и потянул носом воздух. Долго. Несколько раз. И словно какая-то невидимая, но большая и очень сильная рука повернула мне голову в нужную сторону. И, не знаю уж чем, но совершенно точно почуялось, что до цели осталось совсем немного.

Команда вылезла из машины и принялась оглядываться, причём ожидаемый скепсис сквозил в глазах у каждого, Головин был не одинок.

— Айда за мной, — сказал я, захлопнув крышку багажника, откуда вытащил лодку, вёсла и насос-лягушку. Судно, напомнившее о «Плотве», оставленной у Самвела, прижал к себе, а остальное вручил Серёге.

— Ты прямо вот уверен? — очень настойчиво осведомился он.

— Абсолютно, — кивнул я.

— Ну а чего ты хотел, Серёг, это же Волков. Всё как положено, и инвентарь, и место. Ясно же как днём — где ещё на лодке кататься, как не тут? — если бы у прободной язвы был голос, то он был бы именно таким, каким сейчас говорил Артём, и не думая униматься:

— А где, я извиняюсь, факельщики? Барабанщицы где? Баянист? Люди в белых капюшонах? Где, мать их, обезьянки в красных колпачках, верхом на собаках?!

Я ничего не стал ему отвечать. Просто глубоко вздохнул и пошёл вместе со сложенной пока лодкой прямо в ворота. С надписью: «кладбище 'Черёмушки».

* Прэч — прочь, вон (бел.)

Под недоверчивыми взглядами Ланевского и Милы, под беспрестанный бубнёж Головина мы прошли насквозь всё старое, но не очень большое кладбище. Народу не было ни души, и, казалось, уже очень давно. Всё выглядело по-осеннему грустно и запущенно. Ухоженных могил попалось штуки три от силы — на остальных, видимо, последний раз убирались несколько лет назад. Со стороны Полоты-реки, в которую территория погоста почти упиралась, на мою удачу не было ни заборов, ни обрывов, ни оврагов — обычный бережок неширокой речушки. А по северным меркам — и вовсе незначительного ручейка. Я положил на берег и расправил свёрнутую лодку, что оказалась побольше «Плотвы». Пожалуй, так и за одну ходку вчетвером переберёмся.

Реку в этом месте могла бы перебросить камнем даже Мила — если глаза мне не врали, тут было от силы метров десять до противоположной стороны. «Лягушку» качали все по очереди, даже молодая Ворона вызвалась попыхтеть насосом — ей вообще всё было в новинку и интересно. Только весу не хватало нормально выжимать воздух одной ногой, и она начала со смехом прыгать на помпе обеими, как маленькая. Тёма с Серёгой смотрели на неё с искренним, хоть и не свойственным для них умилением. Она была настоящим солнышком — весёлая, яркая, невообразимо тёплая и домашняя. От одной тени мысли о том, что мы с Лордом могли тогда чуть дольше просидеть на фудкорте или в музее Ядвиги Брониславовны меня начало чуть потряхивать. Не сводя глаз с живой и здоровой Люды, я совершенно не смотрел по сторонам. Поэтому дребезжащий голос, раздавшийся за спиной, едва не сделал меня заикой.

— Давненько не зарыскивали волки в эти края. Никак забыли чего, хлопчики? — в словах и тоне, вроде бы, не было угрозы, но лопатка будто сама выпорхнула из-за ремня мне в правую руку, а ноги на шаг перенесли в сторону ещё не успевшее полностью повернуться на звук тело.

Пригнувшись, и, кажется, прижав уши, я внимательно смотрел на странного собеседника. Отметив краем глаза, что Ланевский заслонил Милу, а в руках у него оказалось весло. Правда, лёгкое, дюралевое, которым не убить, а только помучать, и то с трудом, но важен был сам факт. И выглядел он монументально — отставной банкир с веслом. Головин смотрел с равным недоумением на нас обоих и на крайне оригинального дедка.