– Эстер, – окликнул он, и девушка, не прерывая музыки, вопросительно подняла взгляд, – я тут вот о чем подумал: если хочешь что-то спрятать, нужно положить это на видное место.

– Так говорят, да, – рассеянно откликнулась она, – но как это применимо к нам?

– Мы при всем желании не сможем смешаться с толпой – слишком разные и нас много. А вот стать неинтересными нам вполне под силу.

– И как? – удивилась Эстер и даже отложила лютню.

– Очень просто. – Тамаш загадочно подмигнул. – Такая компания, как наша, неизбежно бросается в глаза, а то, что выделяется, люди обычно запоминают. Зато на бродячих артистов никто и не взглянет, будь с нами хоть кто. К тому же в трактирах менестрелям бесплатно подносят еду, а бывает, что и ночевку дают в обмен на выступление. Южнее, где много поселений и почти нет лесов, это может быть очень кстати.

– Забавно. И кто у нас будет выступать? – улыбнулась Эстер.

Тамаш многозначительно поглядел на лютню.

– Что? – враз осипшим голосом пискнула Эстер. – Но я и знаю-то всего пару мелодий!

– У тебя тонкий слух и музыкальное чутье, – возразил Тамаш, – а песням я тебя научу.

– Ты их откуда знаешь?

– Я же много лет лечу простых людей, а они все делают с песней: и работают, и грустят, и радуются. Я тебе помогу.

Эстер растерянно оглянулась на орка с даллой, но те не проявили интереса к беседе, и она снова перевела взгляд на лекаря. Тот терпеливо ждал, и она с сомнением протянула:

– Не знаю… Мы ведь не похожи на артистов.

На это у Тамаша тоже оказался заготовлен ответ:

– Если я правильно представляю, где мы находимся, то довольно скоро должны выйти на дорогу и после – к небольшому городку. Там что-нибудь найдем из одежды – денег осталось немного, но должно хватить.

На следующий день они действительно вышли на ровный утоптанный тракт, и идти стало значительно легче. Временами навстречу попадались странники – одиночки, по двое-трое или даже целыми семьями – они отрешенно брели на север, зачастую неся на плечах нехитрый домашний скарб и не обращая внимания на окружающих. Тамаш, исполняя свою затею, тихонько напевал для Эстер, и она так же тихо ему вторила, а по вечерам упражнялась с лютней и подбирала мелодии.

Привлеченные музыкой, Берк и Ксатра тоже, казалось, сменили холодность на осторожное любопытство. И хоть разговоры по-прежнему не клеились, но натянутость стала понемногу сглаживаться.

Дорога в основном шла через светлые лиственные леса, изредка выкатываясь на широкие, ровные, как стол, поля, где измученные зноем крестьяне жали сухие и ломкие колосья. Людей на тракте день ото дня прибавлялось – и не только горемычников, бредущих на север, но и самых обычных странников: пеших и конных, с торговыми обозами или на крестьянских телегах. А вскоре замаячили и невысокие городские стены.

Когда до города было рукой подать, Тамаш объявил остановку и предложил остальным подождать, пока он наведается в торговые ряды. К его удивлению, Берк вызвался присоединиться. И не сумев разубедить неразговорчивого капитана, Тамаш махнул рукой и отправился к городским стенам в компании орка, который после уговоров согласился не брать хотя бы оружие.

У ворот их встретили два стражника, изнывающие в раскаленных кольчугах. Они попросили Берка распахнуть плащ, скользнули по одежде безразличными взглядами и, не увидев запрещенных к ношению меча, лука или копья, пропустили путников с миром. А внутри стен Тамаш и Берк влились в общий людской поток и вскоре оказались на рыночной площади: узком, мощеном деревянными плашками пространстве с двумя небогатыми торговыми рядами.

Несмотря на невзрачный вид лавчонок, посетителей было много, и у прилавков царила оживленная суета. Стайка босоногих мальчишек гоняла потрепанный кожаный мяч, чем вызывала недовольные окрики потревоженных покупателей. У самого края площади Тамаш заметил необычную тележку: откинутый бортик балансировал на складной треугольной ноге и служил столиком, на котором аккуратно были расставлены баночки с разноцветными чернилами и деревянный стакан с перьями. Рядом сидел длинный худой писарь с кислой физиономией, и от него как раз отходил пышнобородый детина, довольно помахивая желтоватой бумагой. Сам же писарь прилаживал пробку к блестящей черной баночке.

Вдруг напротив выскочил взлохмаченный мальчуган и с торжествующим криком засадил по мячу. Но мяч вместо товарища отчего-то устремился к писарю и впечатался тому ровно в унылую физиономию, да так, что беднягу опрокинуло с табуретки. Под ругань несчастного мальчишек тотчас сдуло с площади, и через минуту уже снова царила обычная суета. И только помятый писарь, бубня, оттирал перепачканное чернилами лицо и собирал с земли перья да раскатившиеся пузырьки.

Тамаш с Берком не теряя времени углубились в ряды. Орк без интереса глазел по сторонам, а лекарь быстро выбрал необходимые товары, для приличия поторговался и собрался уже уходить. Вдруг с той стороны, где сидел злополучный писарь, снова донеслись крики, а после и шум драки. Из проулков потянулись зеваки, и вся толпа внезапно пришла в движение и плотным клубком потекла к выходу. На одно мгновение люди расступились, и Тамаш увидел перепуганного писаря: его, заломив руки, тащили по мостовой, на белом от страха лице ярко выделялись темные разводы чернил. Рядом мелькнула пышная борода его недавнего посетителя. А потом толпа так же внезапно схлопнулась и поволокла свою добычу к ратуше, черневшей за ближайшими домами. Тамаш застыл. В ушах пульсировало повторенное многими голосами «меченый!».

Не задумываясь, он кинулся вслед за толпой, но путь внезапно заслонил Берк. Тамаш увернулся, и орк невежливо ухватил его за шиворот.

– Они же убьют его! – крикнул лекарь, пытаясь освободиться из унизительного захвата.

– Его – нет, – спокойно ответил Берк, – а вот у тебя, в отличие от него, не чернила. Парой синяков не отделаешься.

Тамаш замер и удивленно спросил:

– А ты откуда такое знаешь?

– Откуда надо. Ты все купил? Пора уходить.

Лекарь проводил взглядом последних зевак, дернул плечами, вынудив Берка отпустить воротник, и сказал: