— Нет, подожди. Не знаю, что они тебе сказали, но у них неприятности.

— Они ничего мне не сказали. Их здесь не было. Господи, я стараюсь наслаждаться отдыхом. Забирай своих трутней и не суйся в мою жизнь.

— Ты ничего не понимаешь. Крис нарушил правило, а Сол помог ему бежать.

— И, конечно, первым делом они направились ко мне? А для чего? От меня сейчас мало толку против русских? Чепуха! — Харди неожиданно виновато моргнул.

— Возможно, ты и прав. Не передашь ли трубку одному из моих парней? Харди сильно замутило, и он молча передал трубку.

— Что такое? Да, сэр. Понимаю. — Он вернул трубку Харди.

— Ты допустил ошибку, — сказал Элиот.

— Знаю без тебя.

— Должен признать, что до последней минуты ты держался отлично. Особенно если принять во внимание, что ты не в форме.

— Инстинкт.

— Привычка более надежна. Верно, русские. Почему ты сказал про них? Я надеялся, ты окажешься умнее.

— Извини, что разочаровал.

— Ты упомянул русских, потому что знал, что они потребовали наказания за нарушение правила. Выходит, я был прав, когда уволил тебя, и дело тут не в личной неприязни. На допросе никогда нельзя добровольно давать информацию, какой бы незначительной она ни казалась.

— Господи, я сыт по горло твоими нотациями. Откуда ты знаешь, что они приходили ко мне?

— Я и не знал. Я подумал о тебе сегодня утром после того, как проверил все их контакты. Ты был моей последней надеждой.

Наверное, это последнее оскорбление и заставило Харди принять решение.

Человек Элиота поставил на кофейный столик портфель и достал шприц и ампулу.

— Удивительно, что они еще не применили свою химию, — казал Харди.

— Я хотел сначала поболтать, вспомнить старые времена.

— То есть поздороваться?

— Ладно, хватит. У меня нет времени для пустой болтовни. Можешь положить трубку.

— Нет уж, подожди. Я хочу, чтобы ты кое-что знал. — Харди повернулся к номеру один. — Там в бутылке остался глоток “Джима Бима”. Не принесешь?

Лицо парня выражало сомнение.

— О Господи, я умираю от жажды.

— Пьянь. — Губы агента презрительно скривились. Он открыл бар и достал бутылку.

Харди с любовью смотрел на бурбон. Словно лаская любимую женщину, он нежно открутил пробку и глотнул виски, наслаждаясь сладостным ощущением. Ему не хватало только этого.

— Ты слушаешь? — спросил он Элиота.

— В чем дело?

— Не клади трубку.

Мне семьдесят два, подумал Харди. Моя печень — просто чудо, она должна была давным-давно убить меня. Я ископаемое дерьмо. Через тридцать минут после укола расскажу все, что хотел знать Элиот. Сола и Криса убьют, и Элиот одержит очередную победу.

Этот сукин сын опять выиграет.

Нет, хватит.

Пьянь? Сол ушел один, потому что не мог положиться на меня. Элиот прислал двух балбесов, потому что презирает меня.

— Я хочу сделать признание, — заявил Харди.

— Это не спасет тебя от укола.

— Мне все равно. Ты прав, Сол приезжал ко мне. Он задавал вопросы, а я отвечал на них. Я знаю, где он. Хочу, чтобы ты это понял.

— Зачем так прямо? Ты же знаешь, я не пойду ни на какую сделку.

— Ты убьешь меня?

— Постараюсь, чтобы твоя смерть была безболезненной и приятной. Мы подсыпем яда в виски. Надеюсь, ты не станешь возражать?

— Не клади трубку.

Харди положил трубку на столик и посмотрел поверх голов парней Элиота в окно. Он весил двести двадцать фунтов. В юности Харди играл в полузащите в футбольной команде Йеля. Он вскочил с воплем с дивана и бросился к окну. На какую-то долю секунды испугался, что ему помешают шторы, но шторы в этой чертовой коробке из-под печенья оказались такими же дешевыми и ветхими, как и все остальное.

Харди разбил головой стекло, но туловище застряло в раме. Живот зацепился за осколки стекла. Он застонал, но не от боли. Люди Элиота схватили его за ноги и постарались втащить обратно в комнату. Харди отбивался изо всех сил. Послышался треск рвущихся штор, острые осколки все глубже впивались в живот. Отчаянно рванувшись вперед, окровавленный Харди освободил ноги и начал вываливаться из окна, потащив за собой несколько осколков сверкающего на солнце стекла. На какую-то долю секунды он почувствовал себя как бы подвешенным в пустоте, потом сила тяжести потянула его вниз.

Предметы падают с одинаковой скоростью при условии, что обладают одинаковой массой. Харди обладал очень большой массой. Он летел головой вниз быстрее осколков стекла и молил Бога об одном — чтобы внизу никого не оказалось. Пятнадцать этажей. От ощущения невесомости в кишках забурлило. Перед самым ударом о тротуар он отключился, но свидетель, видевший падение, позже утверждал, что при ударе из тела Харди с шумом вышел воздух, словно Харди рассмеялся.