Я обхватила его за шею и обняла с такой силой, что сама удивилась.

– Больше всего на свете я буду скучать по тебе, – прошептала я ему на ухо.

Берти тоже обнял меня, и только тогда я поняла, что дрожу как осиновый лист.

– Наверняка он тебе разрешит нас навещать, – тихо произнес он. – И я стану писать тебе каждую неделю, клянусь.

– Ты ненавидишь писать.

Горячие слезы потекли у меня по щекам.

– Ради тебя я согласен на все, – с жаром проговорил Берти.

Я взяла его за руку и не отпускала всю дорогу до папиной повозки. Но мы поехали в другой храм. Вовсе не к моему крестному.

Мы приехали в храм Разделенных богов. Мои братья и сестры бродили по внутреннему двору, разглядывали каменные стены, мозаику и огромные вазы, расставленные по периметру. Каждая ваза была разбита на мелкие кусочки и склеена так, чтобы трещины оставались на виду. Все казалось расколотым и разъятым на части, но в то же время цельным, как и боги, которым здесь поклонялись. От этих яростных ломаных линий у меня разболелась голова.

– Сестра Инес не будет повторять дважды, – нахмурилась сопровождавшая жрицу девочка в желто-зеленых одеждах послушницы. Она была совсем юной, вряд ли старше Берти, но у нее на лице отпечаталась ожесточенность ребенка, которому пришлось повзрослеть раньше времени. Ее карие глаза смотрели на нас с неприкрытым презрением. – Делайте, что она говорит!

Мы послушно выстроились в ряд. Я, как всегда, встала самой последней, в спешке задев Берти плечом. Мы с ним растерянно переглянулись.

– Может, она отведет тебя к нему? – шепнул мне Берти одним уголком рта.

Я покачала головой. Служители одного бога не станут работать посыльными у других богов. В этом году крестный снова за мной не придет, я это знала, чувствовала сердцем.

Мама и папа ничего не объяснили. Они стояли рядом с повозкой и наблюдали за происходящим, как зрители в театре. Спектакль, который разыгрывался на сцене во дворе храма, не имел к ним никакого отношения. Словно нас разделила невидимая стена.

Сестра Инес неспешно прошлась вдоль ряда, изучая каждого. Девочка-послушница не отставала от нее ни на шаг, неодобрительно цокала языком и всегда находила к чему придраться. Жанне досталось за грязные башмаки, а Ив получил выговор за кривую осанку.

И лишь когда жрица приблизилась ко мне, мама сделала шаг вперед:

– На самом деле…

Жрица вскинула руку, призывая к молчанию. Мама застыла на месте и сердито нахмурилась, но все-таки удержала язык за зубами.

– Посмотри на меня, девочка, – велела сестра Инес.

Я чувствовала себя зайцем, угодившим в силки. Я застыла от страха, а сердце так бешено колотилось в груди, что его стук, наверное, разносился по всему двору.

– В ней что-то есть, – задумчиво пробормотала сестра Инес, и мне захотелось зажмуриться и провалиться сквозь землю. Что во мне было такого особенного, что отличало меня от сестер и братьев?

– А по-моему, она совершенно обычная, – пожала плечами послушница.

Сестра Инес одарила ее колким взглядом, и та сердито поджала губы. Жрица снова посмотрела на нашу шеренгу, пересчитала всех и кивнула:

– Тринадцатое дитя. Таких встретишь нечасто.

Мама осмелилась шагнуть вперед и рассмеялась, хотя никто не сказал ничего смешного.

– Просто еще один лишний рот, который нужно кормить. Слишком много голодных ртов. Нам с ее отцом следовало остановиться после десятого ребенка. Или третьего… даже первого, если говорить по правде.

Мои братья и сестры дружно нахмурились.

– Мы наверняка не такая уж редкость, – сказала послушница, метнув в мою сторону злобный взгляд. От меня не укрылось, что она сказала «мы». Не в этом ли заключалась причина ее неприязни ко мне? Она тоже тринадцатое дитя?

– Как тебя зовут, девочка?

Я не сумела ответить: страх сдавил горло. Мне было стыдно, что у меня дрожат губы.

– Ее зовут Хейзел, – сказал Берти, осмелившись шагнуть вперед.

– Спасибо. – Сестра Инес мельком взглянула на Берти и вновь повернулась к моей маме. Ее одежды из тончайшей ткани были жесткими от крахмала, широкие складки на спине напоминали сложенные крылья мотылька. – Хейзел нам подойдет, – объявила она.

– Это невозможно, – ответила моя мать.

– Нет ничего невозможного для тех, кто уже изъявил свою волю, – строго произнесла жрица, опасно прищурившись. В ее голосе появились странные гулкие нотки, он звучал как бы в двух регистрах одновременно.

По Рубуле ходили самые невероятные слухи о тех, кто посвятил жизнь служению Разделенным богам. Говорили, что их адепты тренировались целыми днями и даже неделями, вновь и вновь распевая священные гимны и пытаясь попасть одновременно в две ноты. Говорили, что это пугающее умение достигается за счет тайных обрядов и хирургических операций самого жуткого свойства. Повсюду ходили слухи, что служители Разделенных богов добровольно сходили с ума, разбивая свой разум на части по числу богов, которым они поклонялись.