Хотя, мыли его в последний раз уже довольно давно. Зато весьма тщательно. Столы были девственно-чисты, ничего не валяется. Металлические стеллажи в складской части — тоже. Будто кто-то несколько месяцев назад задался целью уничтожить тут все следы своего пребывания.

Металлическая лестница, примыкающая к глухой стене вела к двери на втором этаже, а следующим пролетом — на круговую галерею из перекрестных арматурин. И к здоровенной раме не очень понятного назначения.

— Красота! — сказал я, поворачиваясь к маме. — А что такое тут произошло? Выглядит так, будто цех прямо вылизали до блеска перед тем, как закрыть.

— Да ничего вроде такого… — сказала мама. И тут я посмотрел на нее удивленно. У нее было такое выражение лица, как… Ну… В памяти всплыло воспоминание из дремучего детства. Я тогда спросил про дедушку. Мол, когда мы к нему поедем уже, случилось что-то? А родители переглянулись так странно. Отец вообще от разговора устранился, а мама тут же принялась меня отвлекать, потащила в детский мир. Купила мне железную дорогу, которую я клянчил уже полгода. Дед умер, но мне об этом говорить не хотели. Вот и сейчас на лице мамы Вовы-Велиала появилось очень похожее выражение. Ничего не случилось, ну да…

— Мам? — я шагнул к ней и склонил голову набок. — Есть что-то, о чем я должен знать?

— Даже не знаю, Володя, — она поджала губы. — Наверное, сейчас это уже неважно совсем.

Она сцепила пальцы и отвернулась. Я молчал, терпеливо ожидая ее ответа.

— Понимаешь, Володя, — медленно проговорила она. — Проблемы у завода начались давно, еще в восемьдесят седьмом. И надо было как-то… выкручиваться. В общем, в этом цеху устроили не очень… гм… легальное производство. Чтобы завод мог как-то концы с концами сводить.

— То есть, мы на отработке тоже участвовали в нелегальном бизнесе? — усмехнулся я.

— Ну… да, — кивнула мама. И спешно добавила. — Но здесь ничего опасного не производили!

— Да ладно, если из нынешнего времени смотреть, то вы просто свое время опередили, — сказал я. — Нечего стыдиться, вы же для всех старались, можно сказать. Но почему все встало? Нашли более подходящее помещение?

— Ах, если бы! — мама всплеснула руками. — Да ладно, что уж теперь-то… Убили тут троих человек. Сначала рабочий погиб, а потом случилось что-то вроде бунта, вот и… В общем, расследование началось, конечно. И свернули тут все в рекордно короткие сроки. Потому что, если бы все махинации вскрылись, мало бы не показалось.

— Достаточно, мам, — я положил руку ей на плечо. Было заметно, что каждое слово дается ей с трудом. — На наши планы это никак не повлияет, даже наоборот — хорошо, что так получилось.

— В каком это смысле — хорошо?! — почти возмущенно вскинулась мама. — Люди же погибли!

— Я не то имел в виду, — быстро сказал я. — Убийство и несчастный случай — это трагедия, конечно. Ничего хорошего в этом быть не может. А вот следы заметали отлично. Порядок идеальный практически. Не придется горы хлама всякого отсюда вывозить. И столы эти…

Я запрыгнул на один из длинных столов и прошелся по нему. Подпрыгнул. Да уж, монолитная конструкция. На века собрала. Если в качестве основы сцены их поставить… И помосты собрать для всяких вип-столиков по углам…

Я мысленно представил себе, как тут все можно обустроить. Небольшим этот цех был только по сравнению с парой других цехов. Но это все еще было полноценное производственное помещение. В качестве эллинга для какого-нибудь дирижабля «Гинденбург» тесноват, конечно, будет. Но это не делает его менее циклопическим. Особенно после «Фазенды» с ее не особо высокими потолками.

Понятно, что работы еще дофигища. И в одну каску я эту махину никак переоборудовать не смогу, придется подключать не только Василия с его складом музыкальной техники. Но помещение было настолько крутое, что даже лучше, чем я мог бы себе представить.

— Про «четверку» и раньше рассказывали всякие страшные истории, — сказала мама, глядя на меня снизу. Забираться на стол она не стала, разумеется. — Прямо традиция завода была — новичков стращать. Мол, будешь себя плохо вести, направят в «четверку», где по ночам черти пляшут. А если замешкаешься и заметишь, кто выходит в ночную смену, то тебя в кочегарке сожгут. Мол, эту кочегарка здесь стояла еще до того, как НЗМА постролили. Она уже много лет как не работает, видел же, мимо проходили, что стена провалилась даже. Но снести все руки не доходили. Вот она и обросла легендами. Мол, ночью ее топят, кто-то хвастался, что видел, как дым из труб шел, черный такой.

— Надо же, а этот цех становится все лучше и лучше с каждым твоим словом, — я спрыгнул со стола в противоположном конце цеха. Подошел к старому выцветшему плакату по технике безопасности. В комиксах. — А на какую улицу ворота выходят?

— Какие ворота? — спросила мама.

— Ну те, ржавые, — я махнул рукой в сторону выхода из зала.

— На Панфиловцев, — сказала мама.

— Там еще трамвайная остановка рядом? — уточнил я, прикинув, где это.

— Полквартала примерно, — сказала мама. — А с чего ты вдруг спрашиваешь? Ты сам что ли не знаешь?