— … Таковы ближайшие задачи. — подвёл итог начальник «Лагранжа». — Консервационная группа отбывает на «Энцелад» через два часа, на «Гершеле». Андрей Львович, — он повернулся к Полякову, — посадите корабль поближе к колодцу.

— Можем сесть прямо на дно Дыры. — ответил тот. — А дальше на террасу сами запрыгнут высота всего ничего!

— Да, так будет лучше. — кивнул Леонов. — За работу, товарищи. «Заря» вот-вот прибудет, а сделать предстоит ещё очень многое.

IV

— Гарнье, что бы про него не говорили, гений. Его давно уже следовало выдвинуть на Нобелевку! Собственно, и выдвигали, раза два или три — но он всякий раз ухитрялся разругаться с теми, кто проявлял инициативу…

— Да уж, характер у него непростой. — согласился я. — Это если деликатно выражаться. А если неделикатно — склочник и скандалист, удивляюсь, как с ним люди работают!

Мы с Леднёвым сидели в сквере перед десятиэтажным зданием комплекса Центра Подготовки. Совещание закончилось полчаса назад; до следующего оставалось ещё минут сорок, и я, спустившись в холл, встретил там Валеру. Погоды стояли летние, но нежаркие, с приятным тёплым ветерком, мы устроились на скамейке в сквере и принялись беседовать.

— Среди нобелевских лауреатов по физике хватает непростых личностей. — заметил Леднёв — Один Эйнштейн чего стоил, или тот же Оппенгеймер…

— Гейзенберг вообще был нацистом. — усмехнулся я. — А Оппенгеймер свою Нобелевку так и не получил, хотя характер имел ещё тот, здесь ты прав.

— Это верно. — Валера кивнул. — Но все они по сравнению с Гарнье сущие ангелы — это при том, что его научные достижения как бы и не меньше, просто их ещё не оценили. Вот увидишь — лет через пять его будут превозносить наряду с Нильсом Бором и тем же Эйнштейном! И Нобелевка от него никуда не денется…

— Если раньше не пристукнут. — отозвался я. — Ты уже морду ему бил, найдутся и другие.

Мой собеседник мечтательно улыбнулся. Действительно, имел место в его биографии такой факт — ещё на станции «Лагранж», когда они с французским астрофизиком поспорили в очередной раз. Для Леднёва дело тогда закончилось домашним арестом в собственной каюте — Леонов взял сторону его оппонента, справедливо рассудив, что негоже кандидату наук чистить физиономию профессору, да ещё и своему руководителю. Гарнье же получил от начальника станции карт-бланш на изучение «звёздного обруча» — и, судя по результатам, неплохо им распорядился.

— Его работа по резонансным явлениям в тахионном поле высокого напряжения — это переворот, прорыв, принципиально новый подход! — продолжал меж тем Леднёв. — Даже первые практические результаты, вроде методов блокировки «обручей» крупнейшее достижение в этой области, а ведь он пошёл гораздо дальше! До сих пор всё, что связано с «батутными» технологиями было для наших физиков-теоретиков чем-то вроде чёрного ящика: известно, что на входе, ясно, что будет на выходе, а вот что внутри, никто толком не понимал. А Гарнье этот ящик вскрыл — и можно не сомневаться, оттуда немало всего появится!

— Например, энергия из «червоточины». — кивнул я. — Много и даром.

— Не сыпь соль на раны! — Валера скривился. — У Гарнье это идея-фикс, он все остальные направления из-за неё забросил! А когда я убедил научный совет Проекта не оказывать ему поддержки — взбеленился и подал в отставку!

История эта обсуждалась в Проекте на каждом углу, в каждой курилке, за каждым столиком в столовых и кафетериях, куда ходили по обеденным перерывам и молодые аспиранты, и маститые доктора наук. По слухам, поддержку Леднёву оказал сам всесильный И. О. О., после чего вопрос был решён окончательно. И это тоже тема для размышлений — Евгений наш Петрович просто так ничего не делает. Понять бы ещё его мотивы — но это, увы, из области фантастики. Есть вещи, разобраться в которых попросту невозможно, сколько не бейся лбом об стену…

— Ходят слухи, что Гарнье переманили японцы с англичанами. — заметил я. — Они намерены развернуть работы в этой области.

— Как и они ему. К счастью, у англо-японского космического консорциума, куда он перешёл, нет доступа ни к одному из «Звёздных обручей», только обычные батуты. Да и тех немного, штуки три, не слишком крупные. Правда, сейчас они строят станцию «Такэо Хатанака» — это в честь известного учёного, отца японской астрофизики. «Батут» на ней будет самым крупным на орбите Земли, втрое превосходя диаметром те, что на «Гагарине» и «Звезде КЭЦ»…

В конце аллеи показался грузовичок с голубой цистерной, несущий перед собой изогнутые водяные усы — в окутывающих их облаках брызг повисли две маленькие радуги. Приблизившись к нашей скамейке, водитель убрал напор — струи опали, превратившись в жалкие струйки, стекающие на асфальт. Мы благодарно помахали ему ладонями и машина неторопливо удалилась, унося с собой и радуги.

— Ладно, бог с ним, с Гарнье. — я проводил поливалку взглядом, немного жалея, что не решился освежиться — как вон те двое мальчишек и девчонка в «юниоровской» форме, что звонко смеясь, наслаждаются передвижным душем. — Расскажи лучше, что вы такое умали с «батутом» Зари, из-за чего рейс к Сатурну пришлось отложить на две недели?