Когда я замечаю на столе только газировку, то понимаю, почему здесь практически безлюдно. Я наливаю колу в красный стаканчик и наблюдаю, как маленькие пузырьки с шипением поднимаются к верху.

— Хочешь льда? — раздается за спиной глубокий голос, и я чертовски пугаюсь. Я роняю стакан, и он падает на землю, забрызгивая газировкой мои ноги и сандалии.

— Черт побери, — простонала я, отходя от беспорядка у своих ног. Я наклоняюсь, чтобы поднять пустую чашку, так как ее содержимое оказалось на мне, и снова слышу голос позади себя.

— А я-то думал, что для того, чтобы ты намокла, нужна прелюдия. — По смеху в его голосе понятно, что он считает этот случай уморительным.

— Ты, наверное, один из тех придурков, которые считают смешным то, что я сама себя перепачкала, — огрызаюсь я, ставя чашку на стол и поворачиваясь, чтобы впервые взглянуть на парня.

Черт.

Я замираю, как олень в свете фар, когда вижу перед собой идеальный образец всего мужского. Несмотря на то, что его самодовольная улыбка вызывает у меня гнев, я не могу не упиваться видом его красивого лица. Не стоит даже говорить о его волосах, которые на несколько тонов темнее моих, взъерошенных и сексуальных.

Ох. Двойной удар.

— Ты, должно быть, одна из тех сучек, которые не умеют шутить, — говорит он, и его улыбка превращается в злобную ухмылку, которая делает его только сексуальнее.

Черт побери. Почему он должен быть таким невероятно привлекательным? Это мешает мне думать, чего со мной такого раньше никогда не случалось.

— Я умею шутить, — говорю я, прочищая горло.

Я смотрю, как он наливает содовую в стакан. Он протягивает его мне, приподняв одну бровь. Не задумываясь, я беру его, и, когда наши пальцы соприкасаются, по моему телу пробегает дрожь.

Хуже того, когда я уже собираюсь сделать столь необходимый глоток, он берется за подол своей рубашки и одним плавным движением срывает ее с себя.

Мой рот открывается, а глаза бегают по его груди, пытаясь поймать каждый сантиметр загорелой кожи и мускулов. Черт, может, у него и дерьмовое поведение, но его тело это компенсирует.

Он берет бутылку с водой, которую выливает на мои ноги и ступни. Мой мозг кричит, чтобы я смахнула ухмылку с его великолепного лица, но мое предательское тело не шевелится.

— Садись, — говорит он. Его голос - смесь игривости и хрипоты - заставляет меня вздрагивать.

Положив руку мне на плечо, он легонько подталкивает меня назад, и мое тело, как всегда предательски, идет туда, куда его направляют. Задняя часть коленей упирается в край стула, и я сажусь.

Я хочу сказать что-нибудь умное, что поставит его на место, но мой разум явно отключился, оставив гормоны управлять ситуацией.

Он дотягивается до моей левой ноги и, стащив с нее сандалию, начинает вытирать мою ногу своей рубашкой.

Я не отрываясь смотрю на его подтянутую спину и широкие плечи, завороженно следя за пульсацией каждой мышцы при его движении. Закончив с левой ногой, он повторяет свои действия с правой. Только на этот раз его левая рука скользит вверх, достигая задней части моего колена, а он продолжает вытирать мою и без того сухую ногу.

Я прочищаю горло, чтобы привлечь его внимание. Я не уверена, что у меня когда-нибудь вернется голос, так как от его прикосновений все мурашки поднимаются вверх, к моим женским частям.

— Ну вот, все сухо, — говорит он, вставая. Он смотрит на меня сверху вниз, перекидывая рубашку через плечо. — Беги, твоя мама, наверное, волнуется.

— А? — издаю звук я, как будто мой IQ упал до жалкого нуля.

— Такие милые штучки, как ты, не должны болтаться на вечеринках. Разве тебе не пора спать?

Наконец-то, вместе с самообладанием ко мне возвращается и проблеск интеллекта. Я поднимаюсь со стула, но это не помогает, так как я едва достаю до его плеча.

Он одаривает меня уверенной ухмылкой, его глаза опускаются к моим ногам, а затем медленно поднимаются вверх по моему телу. Я замечаю, как они на несколько секунд задерживаются на моих бедрах и груди, а затем переходят на лицо.

Меня еще никогда в жизни так откровенно не разглядывали, и от этого по моим щекам пробегает ужасный румянец.

— Точно, мои глаза здесь, — говорю я, чтобы он понял, что я знаю, что он меня разглядывал. — Не то чтобы это тебя касалось, но мне девятнадцать лет. Я практически живу самостоятельно с тринадцати лет. И еще, мне не нравится, что ты называешь меня милой штучкой. Женщины - это не вещи.

Чувствуя гордость за свою способность связать несколько предложений вместе, я торжествующе улыбаюсь.