Внутри им в нос ударил затхлый запах. Похоже, квартиру не проветривали десятилетиями.

Предвосхищая просьбу напарника, Павловски с самым серьезным видом повернулся к нему.

– Максим, – спокойно произнес он, – сейчас нет времени на твои… методы. Нас четверо, быстро собираем первые данные, вызываем криминалистов и возвращаемся в бригаду. Часики тикают, а у нас практически ничего нет.

Ком в желудке молодого человека, прочно обосновавшийся там с самого утра, снова дал о себе знать. Он был разочарован, ему бы хотелось обследовать квартиру с закрытыми глазами, чтобы уловить все звуки и запахи, но Гора и де Алмейда, уже в латексных перчатках, перерывали комнаты, действуя, как пара слонов в посудной лавке.

Место производило унылое впечатление; везде было пусто, только у входа стояло старое, запыленное фортепиано, да в спальне был брошен наискосок с полным пренебрежением к законам симметрии пожелтевший матрас невнятного возраста.

Все стекла были заделаны самоклеящейся фольгой. Единственная приметная деталь квартиры обнаружилась в кухне, где на кафельном полу зеленоватых тонов возвышалась гора консервных банок из-под чечевицы по-провансальски.

В конечном счете Борис, возможно, был прав: этот обыск не принес бы ничего существенного. Скорее всего, в бригаде им найдется занятие поважнее.

На обратной дороге напарники не обменялись ни словом. Павловски сосредоточился на дороге, а Максим составлял в уме скудный перечень данных, которые им удалось раздобыть. Непонятно, что может сработать, когда он станет задавать вопросы неизвестному и постарается привести достаточно веские доводы, чтобы понаблюдать за его реакцией. На данный момент у него не было ничего или почти ничего.

И только когда они подъехали к зданию бригады, Максим решил нарушить молчание.

– Мне хотелось бы допросить нашего парня, оценить его и заставить защищаться, – заявил он.

– Так и сделаем, – отозвался Борис, на ходу поворачиваясь к собеседнику. – Эмма говорила мне, что ты в этом спец.

– Да, название моей специализации звучит немного помпезно: я синерголог.

Борис вскинул брови:

– И что за этим стоит?

– Наука о невербальном языке, – пояснил Максим.

– Как это – невербальный язык? – удивился Павловски.

– Ну да. Следует знать, что коммуникация между человеческими существами осуществляется не только на словах. Кстати, на долю речи приходится не более десяти процентов информации.

– А оставшиеся девяносто процентов – это что?

– Эмоции, бессознательные проявления, запахи, выброс гормонов, подергивание рук и лицевых мышц: существуют тысячи механизмов, которые приходят в действие в теле человеческого существа, когда оно общается с другим.

– О’кей, – согласился Павловски, хотя про себя подумал: полная чушь.

Для Бориса Павловски, родившегося в России в восьмидесятые годы, не существовало ничего более эффективного, чем осязаемые и неопровержимые улики. Он терпеть не мог псевдонаучных методов и шарлатанских выкрутасов. Даже при наличии крепкой доказательной базы виновных – по его мнению – далеко не всегда удавалось отправить в тюрьму. Поэтому он считал, что основывать расследование на нелепой версии означало стрелять себе в ногу.

Когда напарники зашли в помещение следственной бригады, коллеги из других опергрупп лишь кивнули им в знак приветствия, не отрываясь от работы.

Подойдя к Эмме, Максим спросил:

– Ну, что нового?

Сосредоточенно глядя на экран своего компьютера, молодая женщина лишь приподняла голову и, увидев друга, послала ему широкую улыбку:

– Странное дело… а у вас?

– Тоже все странно. Мы провели обыск у Колина Вассарда, Иони Превиса и Харла Коммегерлина; их квартиры почти пусты. И все же какая-то связь вроде есть: у двоих мы обнаружили что-то вроде уголка для медитации.

Она сдвинула брови, и в ее взгляде вспыхнул огонек.

– Поподробнее, – велела она.

– Специальный коврик, ладан, колокол и музыкальная аппаратура… видимо, чтобы крутить композиции для релаксации.

Рот рыжеволосой красотки округлился, глаза расширились. Полное впечатление, что она нашла под рождественской елкой коробку с подарком.

– Коврик с колючками?

– Да, – подтвердил Максим с обычной невозмутимостью.

– И эти предметы были у всех?

– У всех, кроме Харла Коммегерлина – его квартира выглядит куда страннее. Все окна залеплены фольгой, такая куча консервов, что обзавидуется любой выживальщик [12] , но ни одного электроприбора.

Эмма машинально принялась заново заплетать свою косу, потом откашлялась и заговорила:

– Больше всего меня удивляет, что в наших базах на них почти ничего нет. Запросы мало что дали, только адреса и контракты на воду и электричество. Ни номеров страховок, ни договора с мобильным оператором: настоящие призраки!

Максим поморщился и задумчиво сказал:

– Возможно, они иностранцы и здесь снимали жилье для временного пребывания. Ты обратила внимание на их имена?

– Да, это многое бы объяснило…