Разум застрял между бодростью и сонливостью. Как во время простуды, при температуре 38.5. Я называл это «плавающим состоянием». Ни сон, ни явь. Ни жизнь, ни смерть. В мыслях, как заевшая пластинка, повторялись слова Воронова и Мечтателя.

«И теперь ты идешь по ее следам. Один в один повторяешь ее ошибки», — голос Мечтателя раздался у самого уха. Совсем-совсем рядом.

Произошедшее казалось плохим сном. Кошмаром. Ужасом. Лишь бы забыть и никогда не вспоминать. Но сознание подхватывало и теребило воспоминания, будто заусенец, только сильнее разрывая рану.

Они заблуждаются. Да, они не правы. Никто из них не оказывался в моем положении: никому не грозила участь хуже смерти в течении года, никто не боролся за жизнь и свободу, никто не защищал дорого человека, у которого отобрали саму возможность постоять за себя.

И как назло разум оживлял другие слова Мечтателя:

«Дети Вороновых обречены с рождения. У них нет прав. На обратной стороне они — живые вещи».

В Совете был человек, что прошел через ад. У Воронова с рождения не была права, не было даже шанса на обычную жизнь. Воронов — воплощение того, от чего я бежал. Он пережил все, чего я так боялся, и выжил. Так может, не прав здесь я? Может, рабство не такой уж и ужасный исход?

Внезапно гостиную залил мягкий желтый свет. Я прищурился и…

— Ух тыж е, — донесся голос Надя.

Мои веки приподнялись, и взгляд скользнул по сгорбленной сестре. На ней была сплошная розовая пижама, на голове — капюшон с кошачьими ушками. В правой руке Надя держала белую кружку с какой-то надписью. Ее глаза были широко раскрыты.

— Забыла, что ты здесь, — сказала она. — Тоже не спится?

— Да, — кивнул я. И прежде чем заметил, с губ сорвалась ложь: — Мучают кошмары.

Черт. Скоро моя правда и выеденного яйца не будет стоить. Привычка появилась еще в детстве. Ложь для Рязановых — верные щит и копье. В моем случае, скорее только щит.

— Меня тоже, — нервно улыбнулась Надя. — С этой штукой под боком особо и не спится. Чувствую на себе его взгляд. Если у нее он, конечно, есть.

— Думаю, ты шла в кабинет, — предположил я.

— Ага. Видам Скрытых нет конца. В лучшем случае у меня уйдут недели на мамины сборники. И только на чтение! А еще бы выписать конспекты. Слабости, поверья и все такое. Ведь милый братец не спешит раздобыть для меня оружие.

Ее упреки выбешивали. Мне бы сначала о себе позаботится. Во время крушения самолета первым делом родители надевают кислородные маски на себя, а уже потом на детей. Похожая логика работала и с нами. Если погибну я, погибнет и она, но не наоборот. Хотя в последнем сомневался. Чутье подсказывало: мне не выжить без нее. Надя — опора, которую я искал все время. Без нее мир забудет меня. А я-то думал, что проблема с исчезанием решилась…

— Хотелось бы найти оружие сегодня, — сказал я. Затем понял, что не знаю, сколько времени. — Или завтра.

— Полночь позади, — заявила Надя. — Солнце встанет через часа… четыре? Придумал, как вытрясти шмотки из светлячка?

— Нет. Думаю, навестить наших врагов.

Надя приподняла бровь и одобрительно закивала:

— Грязный шантаж. Наконец ты созрел, дорогой братец.

Если бы… «Мертвая рука» — последняя мера. Жест отчаяния. Буду использовать его по мелочи, и эффективность пострадает. Ни одна благоразумная страна не угрожает соседям ядерным оружием. К опасности быстро привыкаешь и перестаешь воспринимать ее всерьез.

Ангел — гарантия, что меня не возьмут в заложники. Большего мне и не надо.

— Нет. Никаких угроз, — сказал я. Засомневался в своих же словах и добавил: — По-крайней мере, не таких.

???

Поиск магазина Мечтателя оказался той еще задачкой. Я шагал вдоль дороги и высматривал на домах знаки с адресом. Забредал в переулки, углублялся на тридцать-сорок метров и, ничего не найдя, возвращался к главной дороге.

Мимо проезжали машины. Проходили пешеходы. Все в куртках. На улице осень как никак. Прохладный ветерок пробирал до костей, готовил жителей к скорой зиме. В Лягушево всегда были мягкие зимы. Везло, если пару раз с неба срывались хлопья снега. Обычно это время года было грязным, промерзлым и влажным. Зубы стучали сами по себе от мысли о знаменитых лягушевских гололедах. В конце ноября, в двадцатых числах, город накрывали черные тучи. Они висели очень низко. Казалось, протяни руку и дотянешься до влажных кудрей. Когда большая часть жителей добирались до домов и закрывались в квартирах, когда солнце пряталось за горизонтом, а черная туча сливалась с ночным небом, начинался дождь. Он лил всю ночь. Стучал в окна, барабанил по кондиционерам, стекал по зонтам бедолаг, которым не повезло оказаться на улице. Погода стихала лишь на утро. И жители маленького городка встречали другую напасть. Тонкий слой льда покрывал тротуары и дороги, скамейки и лестницы. Вы проклянете весь свет, если выйдете в этот день на улицу. Ведь от гололеда нет спасения. Соль и песок покрывали только дорожки между подъездами, а дальше вас ждал природный каток.

Нам еще везло. Лягушево — построен на равнине. Резкие перепады высоты можно пересчитать по пальцам одной руки. Но все же. Гололед держался пару дней, но местная больница набухала от наплыва «посетителей». Я и сам попадал в нее три раза. К счастью с обычным растяжением связок.

Мысли прервало мяуканье. Протяжное и скучающее. Да с нотками высокомерия. Ума не приложу как столько чувств уживались в столь простом звуке.

Я остановился перед поворотом в переулок. Кажется, мяуканье доносилось отсюда. Сглотнул и двинулся вдоль узкой дорожки. Спустя десять метров меня встретила неоновая вывеска: