— Хорошо. Кроме ангелов и демонов, есть еще опасные Скрытые? Поправочка — опаснейшие.

— Боги и Ничтожные, — сразу выпалил я. Ведь иные на ум не приходили. — Первые не действуют в открытую. Они используют слуг и жрецов для воздействия на наш мир. А последние не придут сами до нашего дня рождения.

— Не сильно обнадежил, но да ладно, — постучала она пальцами по столу, пока взглядом давила в пустоту.

Больше Надя ничего не сказала. Похоже, спор истощил не меня одного. Я воспользовался перерывом, чтобы вновь пробежать глазами книгу. Ожидаемо ни слова о фейерверках не нашел. О вопле — тоже. Либо с этими явлениями никто не сталкивался, либо не пережил. По привычке я склонялся ко второму, но хотелось верить в лучшее.

Когда мой взгляд отлип от желтых страниц старой книги, за окном уже стемнело. Надя по-прежнему стучала ногтями по столу и смотрела в никуда. А я поправил лямку рюкзака на правом плече, шагнул в коридор и…

— Куда ты? — окликнула сестра меня.

— Домой. Ночь — время Скрытых. Они выходят после темноты, а я не хочу столкнуться с чем-нибудь потусторонним.

Кроме того, у моего окна дежурит жердяй — великан, который достает аж до восьмого этажа. Эта женщина писала, что они не опасны, но, как говорится: доверяй, но проверяй. А проверять вообще не хотелось.

— Разбежался, — фыркнула Надя. — Ты не оставишь меня наедине с чудищем из лавкрафтовских рассказов.

Я хотел возразить, но одернул себя. Она права. Какой дурак оставит сестру наедине с ангелом? Видимо, призыв сказался на мне, раз я не задумался о таком. К тому же еще фейерверки и зов о помощи потрепали нервы… Решено. Я останусь в поместье.

— Вынеси мне подушку и одеяло из моей спальни, — попросил я. — Заночую в гостиной.

В кабинете оставаться опасно из-за Скрытого, который убирает книги. В остальных помещениях обитает Амбрагаруда, но сомневаюсь, что она нападет ночью. Надя оставалась в доме уже который день и до сих пор не тронута. Приятно, что эта женщина побеспокоилась о безопасности любимой дочери. Я надеялся… Хоте нет. Черта с два она сделала такое для меня. Скорее небеса разверзнуться и затопят кровью землю, чем эта женщина поможет мне. Но все равно знакомая угроза, лучше незнакомой. Поэтому останусь в гостиной.

Надя нахмурилась и ушла на второй этаж. А я перешел в гостиную.

Надо мной заскрипели старые половицы, с потолка упали седые волоски. Со всеми приключениями и забылось: насколько поместье жуткое и неприятное. Я сидел в кресле перед семейным портретом, на меня смотрели десятки глаз с фотографий. Братья и сестры фальшиво улыбались мне. Удивительно, но только ухмылка этой женщины была искренней. Или достаточно умелой, чтобы сойти за таковую.

Я осмотрелся и заметил еще больше фотографий. Они стояли в рамках на полках наряду с пустыми вазами — символом ее упадка. В последние годы эта женщина растеряла все силы, забросила сад на заднем дворе, забросила даже домашние цветы. Итог не заставил себя ждать. Алые розы и фиалки увяли. Из гостиной, как и из всего поместья, улетучилась всякая жизнь. Пустота не властвовала долго. Эта женщина на дух не переносила искусственные цветы. Поэтому на замену цветущей жизни пришла память вечная — фотографии. Раньше их было меньше. Она хранила фотоальбомы в своей комнате, но в последние годы вытащила их из закромов и украсила поместье черно-белыми и цветными фотографиями. В основном на них были ее дети. Все, кроме меня.

Мой сам взгляд поднялся на семейный портрет. Гордость — этой женщины. Она любила картины так же, как фотографии. Первые соперничали со вторыми за место на стенах и полках в доме. Но ни одна даже подробная, даже цветная, даже огромная фотография не сравнится с семейным портретом. Только на нем запечатлены Рязановы в полном составе. Даже я — вон сижу вместе с Надей на коленях у этой женщины. На портрете нам всего один год.

Отца на картине не было. Родители разошлись после рождения меня и сестры. Папа никогда не появлялся в нашей жизни. Я знаю его имя только из-за своего отчества — Александрович. Хотелось пошутить, что нас родили от Святого духа. Хотя лучше сказать: от дьявола.

Надя вернулась спустя долгие минуты. Она накинула на себя, как плащ, плотное синее одеяло. Подмышкой виднелась голубая подушка. Я впервые видел их.

— Извини, — отвела Надя взгляд, скинув подушку и одеяло на кресло. — Твоя комната… она… в общем, мама сильно разозлилась и… слегка выкинула все твои вещи.

У меня округлились глаза, и затем я улыбнулся. Похоже, мой побег задел ее за живое, раз она опустилась до такого. Впервые эта женщина удостоила меня внимания, хоть и таким образом. А вещи? Они — разумная плата. Неприятно, но ничего не изменить.

— Хорошо, — кивнул я.

— Эм… тогда, типа, спокойной ночи?

— Спокойной ночи.

Надя поднялась на второй этаж, а я свернулся на кресле и укрылся одеялом.

Прошли часы, но нервная бодрость не иссекала. Мой взгляд прыгал с одного темного силуэта на другой, пытался разобрать во мраке недобрых гостей. Как знакомо. Помню: долгие ночи на заброшках. Помню: сон на холодных скамейках под уличными фонарями. Помню: ускользающие звуки города и прохожих. Обычный человек искал бы тишину и покой. Но я, напротив, стремился уснуть среди людей, под их сухими взглядами. Так безопаснее. Одиночество под открытым небом угрожало закончиться ножом в животе или удавкой на шее. Ведь там, в тенях от высоких зданий, в темных переулках, среди пышных деревьев, скрывалась она. У нее не было облика. Не было разума. Но она наблюдала за людьми с незапамятных времен. Видела наши взлеты и падения. Следила за первыми шагами человечества. Она воодушевляла и пугала великих и низвергала в пучины отчаяния впечатлительных. Когда люди покинут место, которое называют «Землей», она встретит их. Когда последний человек вздохнет последний раз посреди выжженной пустоши, она будет ему свидетелем. Мы теснили ее на протяжении всей нашей истории, но она никогда не умрет. Свет не существует без тьмы. И человек не существует без нее. Ведь она — неизвестность. Наш великий страх. Наша матерь.

Я провалился во тьму. Не телом, но разумом.

Вспыхнул свет, залил все вокруг, и мне в спину вонзился невидимый крюк. Он натянул кожу, натянул мышцы и уволок из теплого света обратно в темноту.

Послышались разговоры. Людей было не много. Три-четыре, не больше. Они о чем-то энергично болтали, но неожиданно замолчали. В грудь ударили четыре взгляда. Я ощетинился. Проморгался, чтобы сбросить с глаз мутную пелену.

Передо мной тянулся длинный прямоугольный стол из чистого золота. Я сидел на одном конце, а на другом уместились четверо: Мечтатель, Воровка лиц, Воронов и Александр. Они находились друг напротив друга. Мечтатель и Воровка лиц на одной стороне и двое других на противоположной. Все смотрели на меня.