— Я себя прекрасно чувствую, Ерема. А, после того, как твои предательские речи услышал, то в голове такая ясность ума наступила…

Еремей не стал дослушивать мои разглагольствования — Схватив с блюда нож, он бросил на пол, ставшую ненужной, тарелку с бутербродом и стаканом, и попытался ткнуть меня лезвием, одновременно стремясь перехватить рукой мою шпагу, проявив при этом недюжинную ловкость и прыть, но…

Но я был готов к чему-то подобному, успел отступить назад, разрывая дистанцию, а потом ткнуть Еремея шпагой в правое плечо. Тонкое жало шпаги легко преодолело плоть и ткнулось во что-то твердое, очевидно кость. Я выдернул шпагу и сделал шаг назад.

Нож выпал из окровавленной руки злодея, мужчина пытался зажать рану, неверяще, глядя на меня.

— Ты что? Ты же меня зарезал! — прошептал Еремей, отступая к столу, за которым царил жуткий бедлам. Двое мужиков, бросившиеся на дворника, одновременно с управляющим, уже получили свое — один короткий тычок стволами ружья в лицо, а второй — окованным металлом прикладом в грудь, и этого хватило, чтобы забыть о попытках нападении на Бориса. Первый нападающий, зажав лицо ладонями, упал на колени и тихонько выл, второй же, от удара, опрокинувшийся на стол, медленно сползал на пол, сбивая вниз миски и стаканы, которые он защепил. Несколько женщин сбились в кучу в углу кухни, громко визжали, периодически выкрикивая «Караул!» и «Убили!». Н-да, караул бы нам сейчас не помешал. Я почувствовал себя мужиком из анекдота, который поймал медведя, но тот его не выпускает. По- хорошему, взяв в плен весь десяток продажной прислуги, мне бы послать кого за полицией, но вот кого — нас с дворником тут только двое, больше никого из взрослых дома нет…

— Господа, а что тут, собственно, происходит?

Я обернулся на голос — в дверях стояла, очевидно, та самая, «худосочная гувернантка» — барышня лет двадцати двух- двадцати пяти, в темном платье, и главное, решительно сжимающая в руке небольшой, вороненый револьвер.

— Э… добрый вечер…

— Здравствуйте, Олег Александрович. — барышня коротко поклонилась, ловко изобразила некое подобие книксена.

— Да тут некоторым образом заговор среди дворни образовался…

— Как я понимаю, с вооруженным нападением на лицо благородного сословия, совершенное лицом, принесшим присягу. — как заправский правовед, отчеканила гувернантка, бросив взгляд на окровавленного Еремея, пятна крови на полу и нож, валявшийся у моих ног: — Двадцать пять лет каторги или повешение за шею, пока виновный не умрет…

Тетки, утихшие было при появлении нового действующего лица, услышали о каторги и повешении, взвыли с новой силой, а, сползавший со стола, мужчина брякнулся на колени и попытался подползти ко мне, но был остановлен взмахом клинка.

— Нам бы, как-нибудь, полицию вызвать… — просительно обратился я к барышне.

— Слушаюсь, Олег Александрович. — коротко поклонилась гувернантка и быстро вышла из кухни, шурша длинным подолом платья. Я растерянно проводил барышню взглядом и чуть не стукнул себя кулаком по лбу. Идиот. Наверняка в этом мире уже изобрели телефоны, а я просто его не заметил. Что мне стоило вызвать полицейских заранее, всего лишь поднести трубку к уху, покрутить ручку аппарата, или что там положено крутить…

Минут через пять с улицы раздалось несколько выстрелов, которые сменились радостными детскими визгами, а потом опять выстрелы. Да что там, черт вас всех побери, происходит?! Но выстрелы сменились приближающимися трелями нескольких полицейских свистков, а, спустя еще пару минут, гулкими и решительными шагами нескольких человек, приближающихся к кухне.

— Барин, может быть договоримся? — прохрипел Еремей, тревожно прислушиваясь к шагам: — Я денег дам, много.

— Что у вас произошло, ваша светлость? — раздался за спиной знакомый голос, я обернулся и увидел стоящих на пороге кухни четверых полицейских, двух из которых я уже видел ранее. Только тот, что постарше, в дополнение к шраму у глаза, получил новое украшение — фиолетовый «фонарь».

— Здравствуйте, господа. Изволите видеть, прислуга взбунтовалась. Ну это дело личное, можно сказать семейное. — я улыбнулся: — Мы бы сами во всем разобрались, но эти твари хулу на государя возводили, а это я уже замалчивать никак не могу.

— Не было такого! — взвыл Еремей: — Не возводили мы хулу!

— Было, я лично слышал. — отрезал я: — Вот этот гад лично говорил, что государь из-за денег, не направил подмогу моему батюшке, а еще, что император хочет воспользоваться бедами нашей семьи, чтобы все имущество наше в казну забрать.

— Да не было этого, господа полицейские, не было, кого хотите спросите! — пуча глаза, заорал Еремей, оборачиваясь к своим соучастникам: — Барин с утра не в себе. Мы ни о чем таком даже мыслей не держали, сидели, мирно ужинали, когда барин с дворником Бориской в кухню ворвались и стали нас оружием бить, всех покалечили…

Сбившаяся в угол прислуга от таких речей немного приободрилась, и одобрительно зашумела, мол, так и было, добропорядочных подданных оклеветал сумасшедший барчук.

Увидев сомнение в глазах полицейских чинов, я пошел ва-банк.

— Вы господа смутьянов этих немного посторожите, а я своим правом владетельного господина воспользуюсь. За то, что хозяйскую еду без спросу взяли, да вино дорогое из погреба самовольно достали, я свою прислугу накажу… кнутом. Или кто-то скажет, что и этого не было?

Кулинарный погром господских запасов никто опровергнуть не посмел, и я внимательно осмотрел примолкшую дворню.

— Борис, бери вот эту! — я ткнул в, самую молодую и свежую мордахой, служанку: — Пойдем, эту кралю на конюшне поспрашиваем, что было, чего не было и кто-тут прав.