— Так тоже, ваша светлость, с позапрошлого года изменили условия договора, что у нас оружие не в готовом виде, а, так сказать, только в виде клинковой составляющей покупается, а полностью доводится уже на Тульском заводе Его Императорского Величества собственной фамилии. Якобы качество отделки у нас не соответствует требованиям.

— И много ли княжество потеряло, господин поручик? — я улыбался, но было мне совсем не смешно.

— Половину, ваша светлость. — глядя мимо меня, буркнул офицер.

— Прелестно, прелестно. — я пнул кусочек шлака, попавшегося под ногу: — И сколько работало человек на заводе?

— Триста на основном производстве, двести — на подвозе руды и угля. — отчеканил офицер.

— Благодарю жа экскурсию. — я протянул руку для прощания: — Не подскажите, что в городе из производств еще имеется?

Оказалось, что все остальное, условно относящееся к промышленному производству, имело скорее характер кустарщины, типа небольшой маслобойки, мельницы и бойни, имевших местное значение и предназначенных, в основном, для удовлетворения нужд населения княжества.

Распрощавшись с поручиком я двинулся к дому Евдокима, благо, что он предложил мне жить у него, сколько мне вздумается.

Зайдя во двор дома полицейского, я кое как отбился от радостного Пирата, что стал еще радостней после того, как я скормил ему остатки баранины с бутербродов, что собрала мне в дорогу Ефросинья, после чего выпил холодного чаю и завалился на кровать. Есть мне не хотелось, хотелось только одного — заснуть и проснуться в своем мире, где не будет вот этого бесконечного кошмара. С того момента, как я оказался в теле Олега Александровича Булатова, ведь не было ни одного дня, когда меня награждали добрыми вестями. Все было плохо, постоянно плохо и это «плохо» становилось все хуже и хуже. Сегодня я выяснил, что государственная машина Империи уже полгода душит княжество Булатовых в своих материнских, несокрушимых и тягучих объятьях. И кто я такой, чтобы сопротивляться этой монолитной, безликой, равнодушной и постоянно правой, машине насилия? А как сдаться государству с минимальными потерями, я даже не представлял. Не хотело оно меня брать в плен. С сохранением прав, как это предусмотрено Женевскими и прочими, уж не знаю, какие тут были приняты, конвенциями. Напротив, я чудом выскользнул из петли, сбежав на южную границу, на фронтир, и нет никакой гарантии в том, что тот, кто решил расправится с безобидным книгочеем Олегом, учащимся на «бабском» факультете и не блистающем никакими особыми магическими талантами, оставит меня в покое, даже если я сдам им княжество с потрохами.

Так, с этими минорными мыслями я и провалился во тьму сновидений, черных и тоскливых, без снов и просветлений.

Глава двадцатая.

Из черного омута сна я вынырнул оттого, что кто-то настойчиво стучал в стекло небольшого окошка, имевшегося в спальне. Почему первой моей мыслью было, что в окно настойчиво бьется вампир, которому нужно, чтобы я добровольно впустил его в свое временное жилище — я не знаю, но, об отсутствии в револьверах серебряных пуль, я успел пожалеть до того, как окончательно проснулся.

За стеклом господствовала густая, как сажа, ночная мгла, я ничего не мог разглядеть.

Стук, резкий и требовательный, вновь повторился и я, укрывшись за стеной, приготовив оружие, оттянул щеколду и распахнул раму.

Что-то черное появилось на светлом подоконнике и недовольно каркнуло. Черт! Моих невеликих сил в огненной магии хватило, чтобы запалить огарок свечи и тусклый, неровный свет кое как осветил помещение.

Ночной гость, а это был здоровенный ворон, одним взмахом крыльев перелетел с окна на стол и теперь топтался на столешнице, недовольно поглядывая на меня черными глазками.

— А ты братец модник. — улыбнулся я, так как визитер был обвешан всевозможной бижутерией, сверх всякой меры. Но нет, это была не дешевая металлическая дребедень, что торгуют в дешевых лавках для услады молоденьких дурочек по цене три копейки за семь штук, а вполне себе золотые изделия, к тому же, заряженные маной.

В браслете, висящем на шее черной птицы я узнал артефакт здоровья, что был снят мной с черных «риэлторов» и поднесен на жертвенный камень богини Макошы перед моим отъездом из столицы, да и кольца, вздетые на лапы птицы были определенно мне знакомы. Очевидно, что это и был посланник богини, о котором она мне сообщила во вчерашнем сне.

— Подожди, мой хороший, сейчас я тебя облегчу. — я аккуратно снял с лап и шеи ворона браслет, четыре кольца и что-то вроде колье на цепи, с тремя крупными камнями желтого цвета и, ничтоже сумняшеся, надел всю эту «ювелирку» на себя.

Ворон, терпеливо претерпевший процедуру «раскулачивания» сердито каркнул и стукнул острым клювом по поверхности стола.

— Понял. — сообразил я о причине недовольства странной птицы: — Никуда пока не уходи.

Свежая вода в большой плошке и половина курицы, взятая из ледника и порубленная на куски была преподнесена ночному гостю, которые он принял с большим достоинством, после чего ворон уселся на спинку кровати и замер, нахохлившись, изредка посматривая на меня черными глазками. Не дождавшись каких-то иных действий от птицы, я задул огарок свечи и снова лег на кровать, не заметив, как погрузился в сон.

Проснулся я от крика петуха на соседней улице. В распахнутое настежь окошко било утреннее солнце. Моего черного гостя уже не было, а на полу Пират, с урчанием доедал остатки куриного мяса. С улицы раздавались приглушенные голоса, очевидно, что Евдоким вернулся из своей поездки. Я оделся и вышел во двор. Тетки из числа моей бывшей прислуги, разгружали телегу, а Гришка, сын полицейского, распрягал лошадь, притащившую мой тарантас с казенным имуществом.

— Всем здравствуйте. — я пересчитал женщин, оказалось, что приехали все, дождался ответного приветствия, после чего обратился к Евдокиму: —