Шрифт:
Так что суетящиеся по дому женщины даже говорили вполголоса, чтобы его не побеспокоить, дети не играли, старались помогать взрослым, и даже несколько младенцев спали, а не устраивали «концерт». Да и место ему отвели самое лучшее, набросали на солому несколько выделанных шкур. От больших камней печи ощутимо шло тепло, и сейчас Лембит отчаянно боролся со сном, понимая, что тот его вскоре сломит. Но хотелось попить кофе, и он дождался кипятка, хотя на его поверхности в кружке плавали жировые пятна с характерными маслянистыми разводами. И хоть от природы мужчина был далеко не брезгливым, но не сейчас.
— Сюда вылей до половины, аккуратно.
Шипов достал из бокового кармана стальную походную кружку, пить из немытой посуды было чревато — хоть и кипяток внутри, но на краях неизвестно какие микробы обосновались, и сколько людей из оной посуды пило. А так все свое, да и вещица у него вполне статусная — он заметил, как женщины и дети уставились на кружку внимательными глазами, хотя все старательно демонстрировали, что им это зрелище нисколько не интересно. Зато когда он достал из нарукавного кармана блестящий пакетик кофе, того самого, где «три в одном», глаза зрителей буквально вспыхнули неутолимым огнем любопытства, которому не только одни кошки придаются.
— Хорошо, столько достаточно.
Девчонка от усердия кончик языка высунула, но не пролила кипятка. Шипов аккуратно надорвал пакетик и высыпал смесь кофе, сухих сливок и сахара в кружку. Достал собственную ложечку и перемешал напиток в кружке. Подумал немного, и протянул пакетик девчонке, что сегодня в одночасье потеряла всю семью — отца и мать и трех братьев сегодня убили крестоносцы, причем жестоко, вспоров животы. Мужчины пытались сопротивляться, но их захватили спросонок. А мать бросила в ворвавшегося талаба камень, а такая непокорность моментально карается смертью. Айно же не стали убивать — по местным меркам даже четырнадцатилетняя девчонка является вполне взрослой, а покорные рабыни всем господам нужны. А потому с первых минут прибегают к побоям, стремясь подавить волю к сопротивлению и возможное непокорство владельцу.
— Возьми, он твой.
Шипов протянул пакетик, но девчонка взяла этот «фантик» как величайшую драгоценность, но не стала рассматривать, а вполне учтиво спрятала, и, наклонив голову, тихонько произнесла:
— Благодарствую, господине, я ваша и в жизни, и в смерти.
На странную интонацию в голосе девчонки Лембиту не обратил внимания, но судя по ошеломленным лицам женщин, что-то было воспринято им не так. Будто какой-то ритуал случился, но думать над этим Шипов не хотел, да и не смог бы по большому счету — выпитый кофе дал совершенно противоположный эффект, и он буквально «рухнул» в пучину сна, успев отдать недопитую кружку девчонке, иначе бы уронил…
Глава 8
— Воевода, к тыну эст подполз, парень, местный, родич старейшины. Говорит, что с важной вестью послали от князя своего.
— Какого князя?! Давай вестника сюда, поговорим.
Воевода Всеслав Твердятович с удивлением посмотрел на десятника Кукшу — сказанные тем слова его сильно поразили. Дело в том, что никогда старейшины эстов «князьями» не назывались, знали свое место, ведь никто из русских князей с ними на равных бы и не заговорил. Ровня ведь наместнику княжескому, что от его имени городом владеет и там воеводой сидит, порубежье охраняет. Был один князь у эстов, Лембиту, правитель Саккалы, тот как-то смог восемь лет тому назад язычников из большей части земель объединить, вот тогда его князем и объявили. Однако у Имеры вывел ополчение свое на «крестоносное» воинство, и жестоко разбит ими был, и двойной перевес в людях малым оказался — не шесть тысяч нужно было в поле выводить, а все двенадцать. Тогда бы крестоносцев с их прихлебателями остановить бы удалось, вот только сей «князь» в гордыне своей решил без псковичей на ратное поле выйти. А мужики с кольями и рогатинами удара латной конницы не выдержат, один рыцарь с копьем полусотню местных ополченцев разгонит.
Сражение было жестоким, впервые атаки рыцарской конницы были отбиты, а союзные ордену латыши опрокинуты на фланге. Еще немного и «крестоносное воинство» побежало бы, бросая оружие, будь у Лембиту хотя бы сотня русской кованной рати. Удар в копья даже одной сотни всадников в кольчугах смял бы расстроенных отступлением «воинов Христовых», опрокинул рыцарское построение, растоптали бы бегущих ливов. Именно русичей поджидал Лембиту, надеясь именно на тяжелую конницу, что не раз с успехом противостояла рыцарству в схватках.
Но не прислал Псков своих дружинников, сцепившись в который раз с новгородцами — «старший брат» по своей привычке попытался в очередной раз «урезать» права «младшего брата». Да и на Лембиту была давняя обида — он, когда в силу вошел, разорил земли талабские, а старого князя огнем спалили, выпытывая, куда тот спрятал свои богатства. И сыновья умученного князя затаили обиду не только на эстов, но и на сам Псков — ведь от него они приняли крещение, став православными. Но не пришли на помощь племени псковские дружинники, «господе городовой» не до несчастных латгальцев было. К тому же эсты сильнее талабов, их было куда больше, так что выбор псковского боярства казался вполне разумным в тот момент. Вот только «выгода» всегда есть первейший враг «совести»,
Вот это и привело к тому, что талабы «перекрестились», отправили послов в Ригу к епископу, и попросили защиты у «братьев Христовых». А те и рады — получили еще одного надежного союзника, да какого — единственное племя, что приняло православие схизматиков, и теперь отринуло эту ересь. Предательство талабов потрясло псковских бояр, а отказ впредь уплачивать дань привел к затяжной войне, только теперь русичи помогали эстам в стычках с талабами, а не наоборот, как бывало раньше. Да и сами не оставили талабов в покое, отправив отряд за «невыплаченной» данью. Но «перекрестившиеся» латгальцы нанесли поражение псковичам, многие из которых попали в плен и были освобождены по настоянию «меченосцев», которым в этот момент показалось невыгодным обострять отношения с Псковом. За спиной последнего стоял Новгород, а от объединенного войска рыцари уже потерпели горестное поражение в бою у Медвежьей Головы.