В честь приезда Джорджа дома был устроен рождественский прием. Благодаря этому он сразу смог увидеть все перемены, которые произошли в семье за время его не слишком долгого отсутствия. Некоторые из этих перемен весьма удивили его.

Его брат Билли, к примеру, в свои двенадцать лет вел себя уже вполне по-взрослому. Внешне он тоже сильно возмужал, его лицо приобрело те же грубоватые, решительные черты, что были характерны для всех мужчин их рода, за исключением разве что Стэнли. Каштановые волосы Билли были темнее, чем у Джорджа, а голубые глаза – не такими светлыми и холодными. Когда он задавал Джорджу неожиданно глубокие и умные вопросы о войне, его чудесная обаятельная улыбка исчезала. Кто проявил себя лучшим полководцем – Тейлор или Скотт? Чем отличается американская армия от мексиканской? Что Джордж думает о Санта-Анне?

Сначала Джордж не поверил, что мальчик действительно такой серьезный, каким кажется. Но потом вспомнил, насколько сам был серьезен в его возрасте, когда порой попадал в затруднительное положение. Бывало, это касалось и молодых женщин. Неужели Билли тоже волнуют подобные вопросы? Пожалуй, все-таки рановато.

Вирджилия без умолку болтала о движении против рабства, которое называла своей работой. В каждом ее слове сквозила не только фанатичная преданность своим убеждениям, но и немалое самомнение. Разумеется, Джордж не стал затевать споров за столом, но решительно заявил, что, несмотря ни на что, Орри останется его лучшим другом.

– Ах да, – воскликнула Вирджилия, – ты же друг рабовладельца! Но имей в виду, братец, я перед такими людьми лебезить не собираюсь. И вежливых улыбок от меня ты тоже не дождешься.

Все это грозило испортить свадьбу. Вирджилия явно намеревалась оскорблять Орри и дальше и отравить ему пребывание в Монт-Роял, а новая жена Стэнли позволила себе несколько язвительных замечаний, касающихся не только вероисповедания Констанции Флинн, но и места проведения церемонии – крошечной и невзрачной католической церквушки у канала.

Стэнли женился чуть больше года назад, когда Джордж еще только добирался до Мексики. Изабель Траскотт-Хазард было двадцать восемь лет – на два года больше, чем ее мужу. Ее семья утверждала, что их предок был другом и соратником самого Уильяма Пенна. Хотя почти весь первый год в Лихай-стейшн Изабель была в основном занята своей беременностью, громкая фамилия мужа и ее собственная честолюбивая натура очень скоро сделали ее заметной фигурой в местном обществе.

Джордж пытался найти в себе добрые чувства к Изабель. Эти усилия длились примерно пять минут. Она была как лошадь, которой все равно, выглядит она умной в чьих-то глазах или нет. Наоборот, она даже хвасталась тем, что никогда не читала ничего, кроме светских колонок в газетах.

Он мог бы пожалеть ее, но с какой стати? Она ведь считала себя безупречной. Такими же безупречными она считала и свой дом, свой гардероб, вкусы в обстановке и мальчиков-близнецов, которые родились почти день в день через девять месяцев после свадьбы. О других детях она и слышать не хотела, о чем уже не преминула сообщить Стэнли, потому что нашла все, что связано с материнством, весьма неприятным.

Джордж с большой гордостью показал родным дагеротип с портретом Констанции. Несколько минут спустя, когда лакей подал ромовый пунш, Изабель заметила:

– Мисс Флинн довольно мила.

– Спасибо, – сказал Джордж. – Я согласен.

– Говорят, там, на Юге, джентльмены восхищаются внешней красотой, не интересуясь, скажем так, содержанием. Надеюсь, твоя невеста не столь наивна, чтобы думать, будто и в этой части страны она встретит такое же отношение.

Джордж покраснел. Изабель явно приняла в штыки Констанцию, потому что та оказалась красивой.

Замечание Изабель не понравилось Мод Хазард. Стэнли заметил, как нахмурилась его мать, как бросила на невестку недовольный взгляд. Весь остаток вечера Изабель молчала, хотя Джордж был уверен, что к добру это не приведет.

К Рождеству большой белый камин в гостиной, а также окна и двери украсили листьями горного лавра. На каминной полке стояла фамильная гордость – тяжелый двадцатичетырехдюймовый бокал, который в 1790 году выдул известный мастер-стеклодув Джон Амелунг из Мэриленда. Отец Уильяма купил его еще в молодости. На стекле художник выгравировал щит и американского орла с распростертыми крыльями. В клюве орел держал ленту с надписью: «E pluribus unum». [5] Казалось вполне естественным, что к концу вечера Мод, подойдя к камину и стоя рядом с их семейной реликвией, произнесла краткую речь, обращаясь к своей семье:

– Теперь, когда Джордж, к счастью, уже дома, мы должны внести перемены в управление компанией. С этого времени, Стэнли, ты и твой брат будете нести ответственность в равной степени. Твой черед тоже придет в свой срок, Билли, не волнуйся.

Стэнли пытался улыбаться, но лицо у него было такое, словно он откусил лимон.

– Так как наша семья увеличивается, – продолжала Мод, – и все мы, пожалуй, не сможем жить под одной крышей, здесь нам придется тоже кое-что изменить. Этот дом отныне будет принадлежать Стэнли и Изабель. Я буду жить с вами, Билли и Вирджилия тоже, какое-то время. – Ее взгляд остановился на Джордже, когда она взяла с каминной полки документ, которого он прежде не заметил. – Твой отец очень хотел, чтобы у тебя был собственный дом. Считай это его свадебным подарком тебе и твоей невесте. Это акт передачи тебе части земли, которой мы владеем. Участок большой, совсем близко отсюда. Твой отец подписал эту бумагу за два дня до того, как с ним случился удар. Построй дом для Констанции и ваших будущих детей, дорогой. Мы тебя любим и желаем всего наилучшего.