Атака началась в шесть, а к девяти обе стороны уже несколько раз теснили друг друга, и огромное кукурузное поле то и дело переходило из рук в руки. В дыму и грохоте боя знамя конфедератов с крестом святого Андрея то пропадало, то поднималось снова. Сражение было столь масштабным и перевес сторон столь стремительно менялся, что Чарльз никак не мог охватить всю картину в целом.

Возвращаясь от Никодемус-Хилла, пригнувшись и держа в руке револьвер, Чарльз угодил под начавшуюся атаку федералов на Джексона, дивизии которого держали левый фланг обороны среди деревьев на каменистых холмах. Какой-то полковник, уже потерявший нескольких офицеров, под дулом пистолета приказал Чарльзу спешиться и прокричал:

– Держать высоту любой ценой!

Поэтому следующие пятнадцать невероятных минут Чарльз сражался вместе с двумя взводами пешей кавалерии, стреляя в северян, которые бежали через дорогу; их штыки сверкали на солнце, растопившем утренний туман, и яркий, радостный свет заливал лица солдат.

Чарльз стоял бок о бок с суровыми ребятами Джексона; стрелял, перезаряжал и снова стрелял, что-то кричал, подбадривая людей, которые героическими усилиями старались отразить атаку, стоившую северянам почти пяти тысяч человек за какие-то полчаса. Когда же пешая кавалерия с ликующими криками помчалась к кукурузному полю, Чарльз, решив, что свой долг перед неизвестным полковником он выполнил, отошел назад, отвязал Бедового и продолжил свой путь, все еще не в силах унять дрожь.

Когда он выехал за здание церкви, перед ним вдруг возникла окровавленная фигура в синем и направила штык на Бедового. Чарльз выстрелил и случайно попал в голову, хотя целил ниже. Он увидел, как безбородое лицо солдата, совсем еще мальчишки, превратилось в кровавое месиво, как отлетел в сторону глаз, когда юноша падал. Как в оцепенении, он все смотрел на это жуткое зрелище, чувствуя, что с ним самим происходит что-то ужасное.

Кругом взрывались снаряды, сотрясая землю. Очнувшись, Чарльз встряхнулся, как мокрый пес, и поехал дальше, боясь, что Бедовому не пережить это утро.

Около одиннадцати центр сражения переместился к нижней дороге на востоке и чуть южнее от кукурузного поля, которое Чарльз пересек примерно в это время. За последние три часа здесь прошло не меньше дюжины атак – то в одну, то в другую сторону, и ни одного целого стебля уже не осталось. Еще вчера гордо возвышавшиеся над землей, они просто исчезли – сломанные, растоптанные, раздавленные живыми или мертвыми.

Чарльзу казалось, что он смотрит в какой-то дьявольский калейдоскоп, где каждая новая кровопролитная сцена сменяет другую, не менее ужасную. Чувствуя, что вот-вот сорвется, он уже с трудом владел собой, все крепче сжимая поводья. И когда инстинкт заставлял его пригибаться при очередной вспышке в небе, он представлял себе одно лицо и повторял одно имя, находя в этом спасение.

В какой-то момент ему захотелось спрыгнуть с коня и спрятаться. Но миг слабости прошел, и он продолжал скакать к дороге, где солдаты и офицеры Джексона теперь пытались спасти не просто армию, но, возможно, и всю Конфедерацию.

Чарльз пришпорил Бедового. Он чувствовал себя так, будто был совершенно один посреди огромного бушующего моря. Никакая цель не могла спасти его жизнь, никакой лозунг – лишь обрывки воспоминаний.

Имя.

Лицо.

Ее лицо.

Возле нижней дороги он оказался среди обезумевших от страха солдат, явно новичков, которые впервые попали в настоящий бой и лицом к лицу столкнулись со смертью. Чарльз увидел, как один из них отшвырнул в сторону свою фляжку, другой судорожно пытался втиснуть в магазин винтовки патроны, не замечая, что они падают мимо, третий, стиснув кулаки, кричал, как брошенный ребенок. Прилетевший с неба осколок разорвавшегося снаряда ровно, как по линейке, отрезал его левую ногу и оборвал крик. Кровь закапала на землю, как шедший недавно дождик.

– Ну же, вставай, черт тебя подери!

Чарльз увидел, как какой-то рыжебородый лейтенант с красным лицом яростно пинал лежавшую на земле лошадь.

Его подчиненные, скорчившись, сидели возле трехдюймовой пушки Блейкли, провалившейся в колею. Лейтенант все пинал лошадь. Чарльз пригнул голову, услышав свист очередного снаряда, потом спрыгнул с седла и, найдя большой камень, привязал к нему поводья.

– Отойди! – крикнул он, подбежав к впавшему в истерику лейтенанту и оттолкнув его обеими руками. – Эта лошадь ничего тащить не сможет. У нее нога сломана.

– Но… но… эту пушку надо отвезти на дорогу… У меня приказ. – Лейтенант уже плакал.

– Отойди-ка в сторонку. А вы, – Чарльз махнул рукой солдатам, – обрежьте постромки. Мы вытащим ее на руках. Каждый будет толкать одно колесо. И кто-нибудь пусть присмотрит за моей лошадью.

Под градом пуль, летевших густо, как пчелиный рой, под взрывами снарядов и визгом шрапнели они вытащили из колеи небольшое полевое орудие и, ругаясь, как портовые грузчики, обливаясь потом, толкали его ярд за ярдом, пока не встретили какого-то майора, который радостно приветствовал их, взмахнув саблей:

– Отлично, ребята! Катите ее вот сюда.

– Это все капитан, – сказал один из артиллеристов, толкая колесо. – Наш лейтенант сплоховал. Перепугался так, что чуть в штаны не наделал.

– Как ваше имя, капитан? – спросил майор.

– Чарльз Мэйн, сэр. Разведчик из бригады Хэмптона.

– Я подам рапорт об этом случае, если кто-нибудь из нас переживет сегодняшний день.

Чарльз повернулся и, согнувшись пополам, снова побежал под огнем туда, где оставил Бедового с одним из солдат. Бородатый лейтенант сидел на земле рядом с охромевшей лошадью. Чарльз пустил пулю в голову животному, чтобы прекратить его мучения. Лейтенант уставился на него мокрыми глазами, словно просил о такой же милости.