– И что в тебе особенного, Грязнуля? Мадам далеко не всем раздает карточки. Когда тебя отмоют- я первым вставлю тебе, заинтересовала. Хотя, можно и не мыть- так даже интереснее...- его липкий взгляд скользит по мне, глаза вспыхивают то интересом, то отвращением. Будто он не может решить, чего желает больше- напасть на меня прямо здесь или же вышвырнуть обратно в грязь, которую я для него символизирую.

Меня передёргивает от отвращения. Я молчу всю дорогу, чувствуя, как мужчина продолжает ощупывать меня глазами с ног до головы, Уля дрожит, вцепившись мне в руку. Сильнее сжимаю её ладонь, поворачиваясь к сестре. Стараясь изгнать из взгляда страх, улыбаюсь и одними губами шепчу:

– Все будет хорошо.

4. Договор есть договор

К Мадам Мим сразу мы не попадаем- нас ведут в огромную залу того шикарного особняка, куда привезли. Там уже стоит штат вышколенных слуг, все же морщась при нашем появлении. Слово " у нее карточка" облетает зал, и отношение к нам до странного теплеет. Сперва нас отводят на кухню, где нам подают странный напиток, какао. Персонал, видя наше удивление, тихо пересмеивается.

Какао!

Боже мой, какао! Я видела его лишь на картинках в букваре, а Уля- и вовсе, никогда! Да и что говорить, если просто вода, чистая вода, для таких как мы- непозволительная роскошь. Куда уж там " какао"?

Уля смешно округляет глаза, отпивая глоток. Затем закрывает их, смакуя новый и такой божественный вкус. Это все, на что хватает нашей сдержанности. Дальше мы сметаем со стола булочки, масло, странные сладкие субстанции, именуемые джемом. Мы едим до тошноты, останавливаясь лишь на короткое промежутки - чтобы отдышаться и снова начать есть. Невероятные ощущения накрывают с головой, заставляя дрожащие руки тянуться за очередной порцией еды. " Наесться вдоволь, до отвала, пока не отнимут!"- вот, что диктует воспаленный многолетним полуголодным существованием мозг.

Нас силой выводят, иначе мы можем упасть прямо тут, получив несварение. После небольшой передышки, нас ведут дальше. Мы заходим в огромную парильню, где нас ждут две женщины возраста нашей матери. Только вот выглядят они гораздо лучше - нет ни болезненной бледности, ни худобы. Их полные лица одинаково морщатся в презрении. Женщины, брезгливо наморщив носы, бросают нам почти в один голос:

– Раздевайтесь!

Уля испуганно оглядывается на меня. Я смело выхожу вперёд:

– К Мадам Мим иду только я!

Женщины вдруг начинают смеяться:

– Ее никто не тронет, а тебя ждут, просто здесь не принято ходить грязными свиньями! Не разденетесь сами- позовём охрану.- быстро бросает одна из них, недовольно отворачиваясь к другой.

Мы с сестрой раздеваемся. И вот уже нас натирают душистым мылом, моют, снова натирают. Вода в одной из купален темнеет от грязи, нас переводят в другую,потом - снова в первую, где уже сменили воду на новую. С волосами не лучше- чтобы добиться чистоты и блеска служанкам пришлось потрудиться, но каково же было их удивление, когда они увидели контраст моих темно-каштановых волос и синих глаз, и невероятной красоты рыжие волосы Ули. Обе ахнули, и молча принялись натирать нас маслами и чем-то ароматизированным. Словно поняли, почему мы вынуждены были ходить под семью слоями грязи. Мы прятали свою внешность, ведь она могла стать причиной для самого плохого, что мог сотворить озверевший мужчина из трущоб. Впрочем, теперь меня ожидает вряд ли иная участь. Но сейчас главное - сестра. В глазах женщин я читаю невольное восхищение, когда они касаются огненных волос моей сестры. Липкий страх ползет по позвоночнику. Нет, она - ещё ребёнок! Я не дам её в обиду! Ни за что. Если все пойдёт не так, как я планировала, выход будет только один. Сражаться за нашу свободу. И, скорее всего, она будет для нас обеих посмертной - глупо считать, что я смогу победить вооруженную охрану. Стараясь отогнать от себя упаднические мысли о том, что сюда не стоило идти вовсе, покрепче обнимаю сестру.

Та самая охрана вошла, неся чистые полотенца и одежду. Мы стыдливо прикрылись руками, но один из охранников так и поедал меня глазами. Когда я проходила мимо, одетая в тонкие белые штаны и рубашку, он нагло провел рукой мне ниже спины, сжав одну из ягодиц. Его хриплое дыхание выдавало степень его возбуждения.

– Я тебя обязательно трахну.
– то ли уведомил, то ли пообещал он. Неприятно, да, но я привыкла к подобному обращению ещё с трущоб. Нужно просто не обращать внимания. Такие любят власть, хоть самую мизерную. Стоит лишь показать свой страх- и он не отстанет. Конечно, не сегодня, но если я останусь тут надолго, то стану его любимой жертвой. Но я почти уверена, что никогда больше его не увижу. Поэтому, пускай болтает, что хочет.

Сжав зубы до боли я молча иду вперёд.

***

Время будто бы не властно над Мадам Мим. Она так и осталась той элегантной дамой с лёгким перебором косметики на лице. С лёгким равнодушием на лице, не выражая более ни единой эмоции, она тут же согласилась помочь мне. Помочь, выставив меня на торги. Часть суммы, полученной за меня сразу , пойдет на лечение сестры в одном из близлежащих к центру округов, часть- Мадам Мим. И, как я все же поняла по той скорости, с которой она заключила сделку и карточке, рассчитывала она на довольно неплохую выгоду. Торги должны были состояться этой ночью, прежде я пройду врача, что подтвердит мою девственность. А также он осмотрит сестру, даст ей хоть какие-то лекарства, на время.

– Кстати, советую поработать над манерами, особенно за столом.
– кинула она нам вслед, и я со стыдом поняла, что она нас видела. Должно быть, камеры. У нас их можно было увидеть разве что на границе). Попробовала бы она поголодать с наше... Да и с кем мне поработать над ними, если сами о них мы ничего не знаем? А помочь и научить никто не вызвался.

И вдогонку я услышала тихий шепот:" Хотя, может новый хозяин сам захочет всему научить". Пальцы сами сжались в кулаки, а на глаза навернулись слёзы. Всё, что у меня есть в жизни, всё, что держало меня на плаву столько лет, позволяя хоть немного считать себя отличной, иной, нежели живущие инстинктами жители трущоб- всего этого я лишусь в одно мгновение. Потеряв ту единственную ценность, что у меня была. Но я должна, я обязана это сделать!