— Отставить, поручик! Не нужно на дыбу. И прижигать не надо. Нам совсем без надобности, чтобы этот француз здесь сознание потерял. А вот дислокацию наполеоновских войск у него надобно выведать непременно и поскорее, — сказал я, войдя внутрь через открытую решетчатую дверь и осматриваясь в помещении.

Подземная тюрьма на этот раз была освещена гораздо лучше. Во всяком случае, в караульном помещении, устроенном перед входом в длинный коридор с тюремными камерами, горели не просто факелы, а масляные лампы. Они давали достаточно света, чтобы я смог хорошо осмотреть интерьер караулки, которая, как и тюрьма, давно уже не использовалась. Хотя кое-какая обстановка внутри сохранилась.

Посередине под арочным сводом подземной караульной комнаты стоял тяжелый дубовый стол с толстой столешницей, растрескавшейся от времени. Рядом с ним — длинные скамьи. По стенам — черная плесень. В углу в древнем камине, сложенном из грубо обтесанных камней, пылал огонь, перед которым на железной решетке жаровни, набитой раскаленными углями, лежали щипцы, заостренные прутья, крюки и прочие пыточные средневековые инструменты страшного вида, точного назначения которых я не знал, но не сомневался, что все они предназначены для причинения боли, как и деревянная дыба, расположенная рядом.

На отдельном табурете у стены сидел капитан Годэн. Его руки, скованные железными кандалами, прикрученными длинной цепью к массивному железному кольцу, вделанному в стену, имели весьма ограниченную свободу. Сам он выглядел еще более избитым, чем накануне. Синяя военная форма на нем вся была изодрана, а побитое лицо опухло еще больше. На растрескавшихся от побоев губах выступала кровь. Но голову француз по-прежнему держал гордо и глядел все так же нагло и с вызовом, несмотря на собственное бедственное положение.

Похоже, Федор Дорохов, который расположился на табурете напротив пленника, пока, на самом деле, мало чего от него добился. От самого Дорохова несло перегаром и чесноком. Глаза его покраснели, налившись кровью, а под ними залегли глубокие тени. Обе его руки и голова были перевязаны окровавленными тряпками, а лицо покрылось жесткой щетиной, отчего поручик выглядел ненамного лучше допрашиваемого. После вчерашнего чувствовал Федор себя, судя по его виду, совсем не лучшим образом.

Я подошел поближе и обратился на французском к Годэну:

— Отчего же вы, капитан, не желаете разговаривать с поручиком?

Пленник по-прежнему молчал, лишь взглянул на меня с ненавистью, попытавшись изобразить разбитыми и опухшими губами презрительную ухмылку. Я же продолжал говорить:

— Зря ухмыляетесь, капитан. Я пришел, чтобы попытаться облегчить вашу участь. Если не будете разговаривать с нами, то поручик впадет в ярость и запытает вас до смерти. Он слишком вспыльчив. Потому не желательно доводить этого человека до крайности. А еще он безумно храбр в бою и лично вчера вечером застрелил и зарубил больше десяти ваших солдат во время штурма этой крепости. И, уверяю вас, что он не остановится. Стоит мне лишь уйти отсюда ни с чем, как он подвесит вас на дыбу и начнет прижигать тело раскаленными железяками. Вы этого хотите?

— Пытать меня собираетесь? А где же ваша честь, князь? Разве так положено обходиться с пленным офицером? Жаль, что я не убил вас… — наконец пробормотал Годэн хоть что-то.

— Не убили, капитан, поскольку не смогли зарубить меня саблей. Если бы могли, то зарубили бы непременно. Я видел горячее желание моей смерти в ваших глазах во время нашего поединка. Потому не сомневаюсь в вашем искреннем желании убить меня. Но только не получилось у вас. В решительный момент вы пропустили мой удар в челюсть, которого не ожидали. Русского князя не так-то просто убить в честном бою, даже такого ослабленного после тяжелого ранения, как я. И вы убедились в этом. Не так ли? — перебил я, рассматривая большой синяк с распухшей гематомой на щеке француза в том месте, куда пришелся мой удар, после чего моя левая рука тоже припухла и болела до сих пор.

Годэн опять попытался ухмыльнуться, сказав:

— Вы провели подлый прием, признаю. Никогда бы не подумал, что русские князья способны бить кулаками, словно деревенские мужики.

— Мы еще и не такое умеем, — улыбнулся я. И добавил:

— Потому провоцировать нас не стоит. Давайте лучше просто побеседуем, как офицер с офицером. Меня интересуют сведения о дислокации французских подразделений в местности, прилегающей к замку Гельф. Я думаю, что вам понятны мои мотивы. На моем месте вы интересовались бы тем же самым.

— Вы хотите, чтобы я предал своих? Но я не имею такой привычки, — процедил пленник.

Пришлось заходить с другой стороны, и я сказал:

— Понимаю, что не желаете говорить об этом. Предателей никто не любит. Тогда я, пожалуй, начну с того, что просто запишу о вас формальные сведения.

Взяв со стола чистый лист бумаги и простой карандаш, приготовленные Дороховым для допроса, но еще никак не использованные, я начал спрашивать:

— Полное имя? Сколько вам лет? Откуда родом? Какого происхождения? Где учились? Как долго на службе?