Первыми гусарские формирования, вроде бы, придумали венгры, выставляя свою легкую конницу против турецкой. А золоченые или посеребренные шнуры, нашитые поверх курток-доломанов, стали признаком гусар во всех тех армиях, где этот вид кавалерии прижился. Пока я рассматривал яркие гусарские шнурованные мундиры: доломаны, утепленные мехом ментики, надетые поверх них, и штаны-чикчиры, тоже расшитые шнурами вместо лампасов, ко мне подошел драгунский вахмистр Ширяев, неожиданно попросив:

— Ваше высокоблагородие, разрешите нам ударить неприятелю во фланг после залпов пехоты.

— Разве вы сможете атаковать на крестьянских лошадях? — удивился я.

— Сможем. Если в нашу ловушку неприятель зайдет, то порубаем так, что ни одного француза в седле не останется, — кивнул вахмистр.

— А ловушку приготовили? — спросил я.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Пока другие отдыхали, мы все приготовили. Как только французы между засекой и лесом кинутся, чтобы к середине нашего бивака прорваться, так мы и выкатим в узких местах фургоны с дровами, перегородим им дорогу и вперед, и назад, а потом сразу из лесу набросимся на них. У нас готов засадный отряд всадников на самых лучших из тех коней, которых вы нам позволили взять.

— Хм, неплохой план, — пробормотал я, подумав о том, что такой маневр драгун, по крайней мере, позволит пехотинцам перезарядить ружья. Французские гусары, разумеется, постараются прорваться за периметр лагеря до того момента, как наши солдаты успеют выполнить перезарядку оружия. И если драгуны попробуют задержать их, это, по меньшей мере, внесет сумятицу в ряды неприятеля, дав нам некоторое преимущество во времени. Вот только непонятно, какие потери понесут драгуны, действуя на лошадях, которых никто не обучал кавалерийскому бою? Впрочем, особого выбора не имелось. И потому я согласился, сказав:

— Действуйте, вахмистр. Но, лишь на самой ближней дистанции.

Ширяев удалился к своим драгунам, а я еще раз взглянул в подзорную трубу на вражеский эскадрон, в котором трубачи уже затрубили сигнал к атаке. И всадники рванулись вперед. Они не размахивали на скаку саблями, как это, обычно, показывают в кино, а каждый из них держал в одной руке лошадиную уздечку, сжимая в другой заряженный пистолет. Клинки пойдут в дело уже потом, когда отгремят залпы. А они прогремят только тогда, когда гусары приблизятся к нашим позициям на расстояние выстрела.

Пока гусарские кони скакали через замерзшее поле в нашем направлении, разгоняясь и переходя в галоп, я в последний раз обернулся в сторону Иржины, которую вместе с другими женщинами по моему приказу увели подальше в лес телохранители, возглавляемые Степаном Коротаевым. Убедившись, что мой денщик выполнил приказ, уведя беженок на безопасное расстояние, и они уже затерялись среди деревьев за дальним концом вырубки, я повернулся к семеновцам, изготовившимся к стрельбе из-за засеки, приказав:

— Пока не стрелять! Подпустить ближе!

Топот лошадиных копыт стремительно приближался. А французские трубачи продолжали снова и снова выдувать сигнал к атаке. Вот-вот расстояние сократится сначала до ружейного выстрела, потом и до пистолетного. И нужно не прозевать момент, чтобы выстрелить из ружей до того, как кавалеристы смогут эффективно использовать свои короткие стволы. Стоя за нашей импровизированной засекой и сжимая в каждой руке по пистолету, я считал секунды. Кроме подзорной трубы, здесь еще не имелось никаких дальномеров, буссолей и прочих полезных в военном деле приборов. И расстояние приходилось определять на глаз. Впрочем, глазомером меня и князя Андрея природа не обидела. Потому я вовремя выкрикнул команды последовательно:

— Готовься! Целься! Огонь!

Вместе с трескотней выстрелов сразу едко запахло порохом. Залп проредил строй неприятельских кавалеристов. Несколько лошадей, наткнувшись на пули, упали вместе с седоками, с треском ломая кости, еще несколько всадников на неповрежденных с виду лошадях сползли на скаку с седел убитыми или сильно ранеными. Но, это пока ничего не решило. Солдаты все-таки стреляли по движущимся целям не слишком метко. Да и один наш залп — это всего лишь семь десятков пуль, из которых две трети пролетели мимо. И оставшиеся в эскадроне французские гусары, которых было не менее сотни, продолжали атаку. А я в этот момент очень жалел, что нету у меня здесь пулемета или мощного огнемета. Вот уж пригодились бы они против кавалерии!

Через несколько секунд вражеские всадники подскакали уже так близко, что я четко видел яростное выражение их лиц с топорщившимися черными усами. Ветер дул им в спины, и меня захлестнул запах конского пота прежде, чем гусары произвели свой пистолетный залп, который оказался еще менее результативным, чем стрельба наших пехотинцев. Насколько я успел заметить, из семеновцев упали всего двое. Я же продолжал стоять на правом фланге. Скрытый от супостатов ветвями поваленного дерева, торчащими высоко вверх и в разные стороны, я целился из пистолета сквозь ветвистую завесу в ближайшего всадника, который, казалось, летел прямо на меня, выхватив саблю сразу после своего бесполезного выстрела.