– Рост 171 сантиметр, – блеснул памятью напарник.

– А вес? – гнул свою линию Франсуа.

– Ну, не знаю… он худой как щепка, – Басель замолчал, прикидывая в уме, – не больше семидесяти килограммов навскидку. Намекаешь, что он такую тяжесть даже один раз не поднял бы?

– А на трупе, если верить отчету, тридцать два ранения. Получается, у убийцы должны быть соответствующие физические данные… – Тут Франсуа вспомнил видео, на котором Анжело разнес в щепы гитару Нино Тьери, но почему-то промолчал. Вместо этого он снова опустил голову к толстенному файлу с отчетом.

– И, кстати, вот тебе еще одна интересная деталь из отчета. Окно в кабинете Седу было приоткрыто.

– Следы на подоконнике есть? – деловито поинтересовался Басель.

– Нет, – вынужден был признать Франсуа, – но это ни о чем не говорит. На улице было сухо.

– Открытое окно тоже ни о чем не говорит, – вздохнул Басель, теребя серьгу в мочке уха, – на улице лето и духота. Готов спорить, что в домах того типа, где проживал Седу, запрещено устанавливать кондиционеры – выносные блоки охлаждения уродуют фасад, по мнению мэрии города Парижа.

– Согласен, – кивнул Франсуа в ответ, захлопнул папку и потянулся. – Поехали-ка поговорим с Сандрин Бонне.

Франсуа сжал пальцами переносицу, стараясь отвлечься от зарождающейся в области затылка головной боли, и положил ставший абсолютно ненужным блокнот в карман. Не было нужды тащить с собой Баселя для того, чтобы понять, что девушка напротив него, раздраженно постукивающая носком туфли по бетонному полу, не сказала за последние полчаса ни слова правды. Он вопросительно взглянул на Баселя, и тот шумно выдохнул. Сандрин Бонне была крепким орешком. На нее не действовало ничего: ни чары Баселя, ни предупреждения Франсуа об ответственности за дачу ложных показаний. Высокая, худая и ухоженная – даже несмотря на аляповатый коротенький халатик, она была чудо как хороша, но в ее красоте чудилось что-то хищное. Она числилась моделью, однако Франсуа не мог припомнить ни одной обложки с ее лицом. Хотя он был еще тот ценитель гламурного глянца. Созвонившись, они нашли Сандрин в странного вида заброшенном ангаре среди толпы разномастно одетых работников: гримеров, парикмахеров, костюмеров. В нескольких метрах от них стрекотали камеры, и миниатюрного телосложения фотограф, абсолютно лысый, но почему-то с окладистой бородой, наведя объектив, метался вокруг болезненно худой девицы, на которой не было ничего, кроме целомудренно пытающихся прикрыть стратегически важные места нескольких желто-черных лент, используемых полицейскими для заграждения. Фотомодель извивалась на фоне толстых ржавых решеток, а фотограф все больше входил в раж и сыпал командами: «Дай мне страсть! Дай мне гнев! Теперь нежность!» Девица послушно кривила губы и томно хлопала накрашенными ресницами на камеру. И страсть, и гнев, и нежность выглядели в ее исполнении так, словно ей немедленно требовалось средство от несварения.

Сандрин, проследив за взглядом Франсуа, посчитала своим долгом пояснить:

– Этот проект называется «Тюрьма».

Басель удивленно вскинул брови и буркнул:

– Тюрьма, вообще-то, по-другому выглядит…

– Он гений, – словно не слыша замечания Баселя, объяснила детективам Сандрин, указывая на фотографа. – Его последняя выставка в Милане вызвала фурор.

Франсуа воздержался от каких бы то ни было комментариев и, мысленно попросив у всевышнего терпения, спросил:

– Как долго вы встречались с месье Бертолини?

Сандрин закатила глаза и раздраженно ответила, тихо цедя слова через зубы:

– Вы уже спрашивали. И я уже ответила – три года.

– Вы проживали совместно? – снова попытался Франсуа.

– Послушайте, сколько можно! – мотнула головой Сандрин, и ее черные волосы, завязанные в высокий хвост, хлестнули ее по лицу, мгновенно прилипнув к кроваво-красной помаде. Сандрин раздраженно отлепила пряди от губ и торопливо проверила сохранность макияжа, выудив из кармана маленькое зеркальце. – Вы меня спрашиваете об одном и том же уже третий раз. Если вам не жалко своего времени, пожалейте мое – мне скоро на площадку выходить. Я вам уже все рассказала: мы с Анжело вместе три года. Познакомились в гостях. Вместе не жили: он чтил свое личное пространство, а я свое. К тому же у нас карьера. Да и потом, Анжело последнее время почти не появлялся дома. Он и ночевать иногда оставался в студии звукозаписи. Но мы очень тепло и нежно относились друг к другу, – монотонно произнесла она и раздраженно посмотрела на свой маникюр.

– Вы сопровождали Бертолини на вечеринку в клубе «Ватикан» в ночь убийства? – терпеливо произнес Франсуа.

– Нет, – не отрываясь от созерцания алых ногтей, ответила Сандрин. И быстро добавила: – Я была в Милане. Хотя обычно я сопровождаю Анжело на все официальные мероприятия.

«Она, наверное, хорошо получается на снимках в журналах светской хроники. То, что надо, чтобы дополнить светловолосого Анжело. Словно их подобрали друг другу специально», – подумал Франсуа устало и вслух спросил:

– Вы не замечали в поведении Бертолини ничего странного в последнее время?

– Нет, – опять не задумываясь, ответила Сандрин. – Он был обычным веселым парнем. Очень легким в общении.

– А в каких отношениях он был с Ксавье Седу? – не сдавался Франсуа.

– В нормальных, – односложно ответила Сандрин. Теперь она смотрела на площадку, где уже не было худосочной девицы, а фотограф просматривал на дисплее только что сделанные снимки. По виду модели было понятно, что ей не терпится закончить беседу. Словно услышав ее, фотограф, не прерывая своего занятия, недовольно кинул через плечо:

– Сандрин, дорогуша, ты следующая…

Та, теряя остатки терпения, выразительно посмотрела на Франсуа и сложила руки на груди.

– У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?

– Только один: вы умеете делать инъекции? – спросил Франсуа наугад, повинуясь лишь зову своей интуиции.

– Чего? – изумленно вытаращила на него глаза уже приготовившаяся уходить Сандрин. Кажется, Франсуа все же удалось пробить броню ее невозмутимости.

– Укол сможете поставить при необходимости? – гнул свое Франсуа.