Она хваталась за любую работу, вгрызалась в любую возможность и откладывала каждый цент. В девятнадцать переехала из Барселоны в Париж с другом, чьи запросы были невысоки, а тяга к поцелуям и вовсе отсутствовала. Про мать, оставшуюся в Испании, не вспоминала, будучи на сто процентов уверенной, что это взаимно.

В Париже она устроилась на три работы сразу: мыла полы, посуду, развозила заказы из интернет-магазинов. С такой внешностью, как у нее, устроиться на работу получше было почти невозможно: люди не любят смотреть на чужое уродство. Но однажды судьба, которая держала свои двери наглухо запертыми для таких, как Наоми, вдруг ни с того ни с сего распахнула их перед ней настежь. Друг, работавший официантом на закрытых вечеринках, свалился с температурой за пару часов до смены, и найти ему замену не представлялось возможным. Наоми была первым и единственным кандидатом на замену, и администратор, закатив глаза, велел ей по возможности не показываться гостям и ограничиться сбором со столов грязной посуды. Наоми тщательно повязала длинный фартук, пригладила волосы, оглядела гостей и… влюбилась.

Он не был похож на солиста популярной рок-группы. Он скорее смахивал на привокзального бомжа. Растрепанный, худой, странно одетый в несколько слоев одежды. Наоми даже не поняла сначала, какого черта на такой вечеринке забыл этот забившийся в темный угол чудик.

– Я Ангел, – махнул он ей рукой, заметив, что она разглядывает его, забыв обо всем. Поднял глаза на Наоми и посмотрел внимательно. Пока Наоми соображала, как себя вести, он оглядел ее как следует и вдруг сказал: – Ты красивая.

Наоми привычно прикрыла нижнюю половину лица ладонью и пару секунд раздумывала, как ответить на грубую шутку. А потом поняла, что это вовсе не шутка. Странный Ангел и правда так видел ее. Для него не имело значения ее лицо, ее шрам, ее нервно сцепленные руки. И пока она стояла с ним в темном углу, испытывая только одно – неловкость, Анжело улыбнулся. Улыбка волшебным образом преобразила его лицо, сразу сделав потрясающе красивым. Наоми разом почувствовала, где именно в ее грудной клетке расположено сердце и какая густая и вязкая кровь струится у нее по венам. Ей стало мало воздуха, пространства и света.

– Как тебя зовут? – поинтересовался тем временем Анжело. Наоми сообразила, что до сих пор хранит молчание и, наверное, это невежливо.

– Наоми, – сказала она, разлепляя непослушные губы и откашливаясь.

Анжело кивнул и задумчиво провел рукой по струнам. Потом заиграл, сначала неуверенно, потом все быстрее. Что-то щемяще-нежное, но вместе с тем жгуче-страстное, всколыхнув у нее со дна души древние баскские истоки. Наоми, не чувствуя ног, присела рядом с ним, не в силах отвести взгляд и забыв про грязную посуду. Где-то вдалеке, за кулисами ее сознания, она увидела чьи-то удивленные лица. Но ей уже было все равно.

– Что это? – спросила она, кивая на гитару и имея в виду музыку. Анжело хмыкнул.

– Это тебе, – пояснил он, – только что сочинил.

Наоми вспыхнула от удовольствия как девчонка. Ей еще никто не посвящал музыку. Такую музыку. Ей вообще никто и ничего не посвящал.

Анжело решительно встал и схватил ее за запястье. Его рука была на удивление горячей и сильной для такого, как он. В другой руке он держал гриф гитары.

– Пойдем! – скомандовал он. – Надо выбираться отсюда.

И она пошла с ним, а потом проехала через ночной Париж, не спрашивая, куда и зачем. Оказавшись в скромной не по статусу квартирке, она вылезла вслед за Анжело через мансардное окно на крышу, скинув для удобства туфли, и уселась у его ног на теплую черепицу. Анжело играл для нее всю ночь. Наоми молчала и слушала, погружаясь в Анжело все глубже и увязая все плотней. Они пили вино из горлышка по очереди – бокалов в квартире звездного идола попросту не обнаружилось, а потом встретили вместе рассвет. И целовались. Долго, медленно, одуряюще нежно. До этого Наоми была нелепым экспонатом музея уродцев, а теперь стала для Анжело самой красивой девушкой на свете. Она именно такой и видела теперь себя сама – такой она была, отражаясь в его глазах. С той ночи все изменилось. В ту ночь, или скорее утро, они заснули в обнимку на узкой кровати Анжело, как дети в бойскаутском лагере, не раздеваясь и мирно дыша. А через час Наоми проснулась от его криков… Тогда она подумала, что ему приснился кошмар. С кем не бывает. Тогда она много о нем не знала.

На следующий день Анжело пригласил Наоми на концерт. Она впервые была на мероприятии такого масштаба и уровня. Ее провели в зрительный зал, и Наоми вмиг захватил общий драйв происходящего. Вокруг оглушительно орали девицы всех мастей, норовя избавиться от одежды и зашвырнуть ее на сцену, а Наоми, разучившись дышать, смотрела на человека перед собой. Она видела его, но не узнавала. Это был он, но его здесь не было. Бертолини, певший для огромной толпы в зрительном зале, и Анжело, игравший для нее на гитаре прошлым вечером, не имели друг с другом ничего общего. Здесь, на сцене, Анжело был сильным несомненным лидером. Он, казалось, стал выше ростом и шире в плечах. Многотысячная толпа ревела от восторга, стоило ему лишь подойти к микрофону. Он творил с публикой все, что ему вздумается, выбивая из толпы движениями и голосом рев и вой. Когда он удалился на небольшой перерыв, Наоми кинулась за кулисы разыскать его, потрогать и убедиться, что это все же он. Там, в коридоре, она почти сразу налетела на него, с размаху стукнувшись о его твердую грудную клетку и поцарапавшись о многочисленные подвески. На нем был концертный костюм, какая-то жуткая помесь кожи, шелка, кружева и заклепок, его глаза были густо подведены, из золотисто-карих превратившись почти в черные. Люди вокруг него расступались, образуя почтительный круг, словно он был королем или прокаженным. Наоми задохнулась, не зная, что сказать. Она была здесь чужой. Но Анжело молча взял ее за руку и втолкнул в свою гримерку под пошлые смешки своих музыкантов. Там, за закрытой дверью, он прижал ее спиной к стене и поцеловал. Осторожно и так нежно, словно она могла в любой момент разлететься на атомы. При том, что тело Анжело гудело от напряжения, как трансформаторная будка, и Наоми слышала, как бешено стучит совсем близко его сердце. Она сама обхватила его плечи и притянула к себе. Вцепилась в него ногтями. Кусала его плечи. Мстила жизни за несправедливость и судорожно загребала счастье, не боясь обжечься. Она знала – счастье не для таких, как она, и все в любую секунду может кончиться. Но каждой секундой, отпущенной ей, она была намерена насладиться по полной. Всего в нескольких метрах от них гудела многотысячная толпа. Их бил адреналин, они хрипло дышали, поднимаясь все выше с каждым новым движением, прикосновением, поцелуем и… внезапно все кончилось. Анжело замер, задеревенел всем телом, а потом и вовсе отступил, оставляя ее разгоряченную, на все готовую и ничего не понимающую. Он сказал только одно слово:

– Извини…

В дверь гримерки деликатно постучали – Анжело пора было возвращаться на сцену. Уже через пять минут Наоми снова стояла в толпе фанатов, чувствуя себя оглушенной, раздавленной и полностью уверенной, что они больше никогда не встретятся. Она точно знала – все дело в ней. В уродстве, которое оттолкнуло его. Из ее глаз хлынули слезы. Она стояла в огромной, гудящей толпе и рыдала в голос, уверенная, что больше никогда его не увидит. Ее никто не слышал. Всем было не до нее.

Однако, вопреки всему, ее Ангел никуда не делся. И с той поры для Наоми началась новая жизнь. Вот только ее трудно была назвать счастливой. Она приняла все не раздумывая, за возможность быть рядом с любимым человеком. Смотреть на него. Дышать с ним одним воздухом. Слушать, как он играет на гитаре. И хранить его тайну.