– Ладно, пошли, – бросил Леви.

Скотт кивнул Кейт. Кейт ответила тем же. Они втроем вместе шагнули к двери. Но тут прямо перед лицом у Кейт возникла картонная папка. Она едва успела выставить руки, когда папка опустилась и хлопнула ее по груди, остановив на полпути к двери. Кейт обеими руками подхватила ее.

– В этом досье Скотта есть кое-что, что клиентка и полиция Нью-Йорка не должны видеть, – бросил Леви. – Убери его в сейф для документов в багажнике моей машины. Она припаркована снаружи. Золотистая «БМВ».

Перед лицом у нее болталась связка ключей. Кейт взяла их и судорожно сглотнула, ощутив першение в горле. Как будто наглоталась песку.

– Мы скоро. Ты можешь использовать это время, чтобы подумать о том, почему так поздно приехала. Когда мы закончим, я могу подбросить тебя домой, – добавил Леви.

И с этими словами Скотт и Леви направились к открытой стальной двери. Кейт замерла, не в силах двинуться с места.

– Не бери в голову, детка. У тебя самая важная работа. Ты можешь присмотреть за «бэхой» Леви, – послышался голос у нее за спиной. Кто-то из конкурирующих адвокатов.

Этого оказалось достаточно, чтобы вся группа разразилась громким хохотом, раскатившимся по всей приемной.

Кейт мучительно покраснела, после чего бочком протолкалась мимо группы, не решаясь вновь влезать в самую гущу, и направилась к выходу.

Чувствуя, как противное жжение переползает с лица на шею, она припомнила последние слова Леви. Когда он закончит, то предложит подвезти ее домой. А значит, может предпринять еще одну неуклюжую попытку подкатить к ней.

Дробно стуча подошвами кроссовок, Кейт выбежала через входную дверь на улицу.

Когда ее привезли в Первый райотдел, дежурный сержант оглядел ее с ног до головы, объяснил ее права, а затем рассказал, как будут дальше развиваться события.

– Ваши личные вещи будут изъяты в качестве вещественного доказательства. Включая одежду и нижнее белье. Две женщины-полицейские сопроводят вас в отдельную комнату, где все это будет происходить. Одежду на смену вам выдадут. Детективы, расследующие это дело, хотят взять у вас образец ДНК, слепок с зубов и состричь вам ногти. Просто подчинитесь. Не сопротивляйтесь. Это только навредит вам. Женщины-полицейские также сфотографируют вас и снимут отпечатки пальцев. Затем вас отведут в допросную, где к вам придут детективы и зададут несколько вопросов. Вам что-нибудь из этого непонятно?

Она покачала головой.

– У вас уже есть адвокат?

Она опять покачала головой. Не произнеся ни слова.

– Что ж, к тому времени, как вас отсюда увезут, он у вас будет, – заключил сержант.

Полицейский был прав. Все произошло именно так, как он и сказал. Она молча разделась перед двумя женщинами в полицейской форме и отдала им свою окровавленную одежду, которую они сложили в большие прозрачные пластиковые пакеты, выдав взамен нижнее белье и оранжевый комбинезон. Когда она оделась, они убрали срезанные кончики ее ногтей в маленький пакетик и провели ватной палочкой по внутренней стороне рта, после чего на языке остался неприятный привкус.

Затем ее отвели в комнату для допросов и оставили одну. В одной из стен допросной было зеркало, и она догадалась, что кто-то наблюдает за ней из-за него.

Упершись локтями в колени, она наклонилась вперед, опустив голову и не сводя взгляда с белых резиновых тапок, которые ей выдали. Некоторое время посидела так, неподвижная и молчаливая.

Она не проронила ни слова с тех самых пор, как полиция задержала ее на Франклин-стрит. Услышав, как кто-то из копов произнес слово «шок», решила этим воспользоваться.

Она не была в шоке.

Она размышляла.

И слушала.

Стальной стол перед ней был весь в каких-то вмятинах и царапинах. И очень хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим неровным линиям, понюхать стол, прикоснуться к нему и ощупать его.

Это навязчивое желание зародилось у нее еще в детстве. Еще один повод для раздражения для матери, которая всегда шлепала ее, застукав за тем, как она трогает и нюхает всякие предметы вокруг. Она могла целый час провозиться так с каким-нибудь листочком, камешком, ягодкой. Запахи и ощущения были почти ошеломляющими, и тут вдруг мать – шлеп! «Не трогай! Хватит уже все лапать, паршивая ты девчонка!»

Наслаждение от прикосновения стало для нее чем-то таким, что приходилось держать в секрете. Скрыть это непреодолимое побуждение помогала музыка. Когда она влюблялась в какую-нибудь песню, то видела цвета и очертания, и музыка становилась для нее чем-то более реальным и осязаемым, что помогало держать руки в узде.

И одна из таких песен по-прежнему звучала у нее в голове. Та самая, которую она слушала, входя этим вечером в дом своего отца на Франклин-стрит, 152. Это была любимая песня ее матери – «Она» в исполнении Шарля Азнавура. В то время как сама она всегда предпочитала кавер-версию этой песни от Элвиса Костелло. Эта песня беспрестанно крутилась у нее в голове, звучала громко и ярко, заглушая все остальные мысли. Сидя в маленькой, вонючей допросной, она одними губами пропела несколько слов, пока эта песня звучала только для нее.