Тоже Эйнштейн

«Ты гений во всем, кроме человеческого сердца».

Швейцария, 1896 год. Милева Марич приезжает в Цюрих, чтобы изучать физику в элитном университете, пока большинство ее ровесниц озабочены поиском спутника жизни. Среди ее сокурсников одни мужчины, которые то и дело пытаются соревноваться с ней в остроте ума. Но Митца понимает, что наука для нее — менее тернистый путь, чем замужество. По крайней мере именно так она думала, пока на ее пути не появился сокурсник с именем Альберт Эйнштейн. Их отношения стремительно развиваются и становятся партнерством ума и сердца. Но есть ли в их семье место для еще одного гения?

Marie Benedict

The Other Einstein

This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc and Synopsis Literary Agency.

Конец близок. Я чувствую, как он надвигается — темной, завораживающей тенью, готовой поглотить остатки света. В эти последние минуты я оглядываюсь назад.

Как я потеряла свой путь? Как я потеряла Лизерль?

Тьма наплывает все быстрее. В свои последние мгновения я, словно дотошный археолог, провожу раскопки прошлого в поисках ответов. Надеюсь узнать, правда ли, что время относительно, как я предположила давным-давно.

Я разгладила складки на свежеотутюженной белой блузке, расправила бант под воротником и затолкала обратно прядь волос, выбившуюся из туго закрученного узла на затылке. Прогулка по сырым, окутанным туманом улицам Цюриха к кампусу Швейцарского федерального политехнического института свела на нет мои старания привести себя в порядок. Тяжелые темные волосы упрямо не хотели держаться в прическе, и это огорчало меня. Хотелось, чтобы в этот день все до последней мелочи было идеально.

Распрямив плечи, чтобы сделаться хоть чуточку повыше своего удручающе крошечного роста, я взялась за тяжелую медную ручку на двери в аудиторию. Ручка с узором в виде греческого ключа, истертая руками поколений студентов, казалась огромной в моей маленькой, почти детской руке. Я помедлила. «Поверни ручку и открой дверь, — сказала я себе. — Ты можешь. Это не первый порог, который тебе нужно переступить. Ты уже преодолевала эту, казалось бы, непреодолимую пропасть между мужчинами и женщинами столько раз, что и не сосчитать. И всегда успешно».

И все же я колебалась. Слишком хорошо мне было известно: хотя первый шаг самый трудный, второй тоже будет немногим легче. В этот краткий, чуть длиннее вздоха, миг я словно услышала, как папа подбадривает меня. «Смелее, — шепнул он на нашем родном, малоупотребительном сербском языке. — Ты у меня мудра глава. В твоем сердце бьется кровь наших славянских предков-разбойников, а они умели добиваться своего, чего бы это ни стоило. Иди и возьми свое по праву, Мица. Иди и возьми свое».

Я не могла его разочаровать.

Я повернула ручку и распахнула дверь. На меня уставились шесть пар глаз: пять студентов в темных костюмах и один профессор в черной мантии. На бледных лицах отразилось изумление вперемешку с легким пренебрежением. Какие бы слухи ни ходили, они не подготовили этих мужчин к тому, что они и впрямь увидят в своих рядах женщину. Вид у них был почти дурацкий: глаза глупо вытаращены, челюсти отвисли, — но я знала, что смеяться над ними себе дороже. Я заставила себя притвориться, что не замечаю этого выражения, не смотреть в нездорово бледные, с густо навощенными усами лица моих сокурсников, всеми силами старавшихся казаться старше своих восемнадцати лет.

В Политехнический институт меня привело не желание с кем-то подружиться или кому-то угодить, а твердое решение освоить физику и математику. Я напомнила себе об этом простом факте, собираясь с духом, прежде чем поднять взгляд на своего преподавателя.

Мы смотрели друг на друга — профессор Генрих Мартин Вебер и я. Устрашающая внешность известного профессора физики — длинный нос, густые брови, аккуратная бородка — вполне соответствовала его репутации.

Я ждала, когда он заговорит. Любое другое поведение было бы воспринято как крайняя дерзость. Я не могла позволить себе получить еще одну подобную галочку против своего имени, учитывая, что само мое присутствие в Политехническом институте уже было дерзостью, по мнению многих. Нужно было удержаться на тонкой грани между настойчивостью, без которой не пройти по этой нехоженой тропе, и послушанием, которого от меня потребуют так или иначе.

— Вы?.. — спросил профессор так, будто не ждал меня, будто вообще никогда обо мне не слышал.

— Фройляйн Милева Марич, герр профессор.

Я молилась, чтобы голос не дрогнул.

Очень медленно Вебер просмотрел свой список студентов. Конечно, он прекрасно знал, кто я такая. Он руководил физико-математической программой, а поскольку до сих пор женщин допускали к обучению только четыре раза, мне пришлось обратиться к нему лично с ходатайством о зачислении на первый год четырехлетней программы, известной как секция VIA. Он сам дал согласие! Просмотр списка был явным и хорошо рассчитанным ходом, чтобы дать понять остальным, какого он мнения обо мне. Тем самым он поощрял их следовать его примеру.