Мы с мамой те еще путешественники, и я никогда не бывала на курортах. А в Бруклине пляжи совсем не похожи на этот. И все равно есть в этой полоске песка что-то такое знакомое, что я готова поклясться, что уже бывала здесь. В какой-то момент мне показалось, что я словно стою внутри прежней версии самой себя, разглядывая воду ее глазами, снова переживая когда-то уже прожитый день. Я почти помню. Это где-то на краю поля зрения, чуть за его пределами.

— Пейсли придется сводить тебя к Дженкинсу, — пробивается сквозь мою задумчивость голос Элизабет, возвращая меня в настоящее, в то место, куда, как подсказывает часть моего сознания, отвечающая за логику, моя нога не ступала до сегодняшнего дня. — Это магазин мороженого на Мейн-стрит, семейное предприятие уже во втором поколении.

— Если у тебя есть машина, в Риверхеде есть океанариум, — добавляет Хилари.

— И Большая Утка! — пронзительно кричит Пейсли.

Я смахиваю последнюю пылинку своих почти-воспоминаний, говорю себе, что это была всего лишь игра света на воле Потом засовываю ладони под мышки и начинаю двигать локтями вверх-вниз, словно машу крыльями, пока Пейсли и Рейчел не начинают весело хихикать. Придуриваться — это мое. Приключения — мое. А вот брать на себя ответственность получается хуже. Я даю себе обещание постараться.

В тот вечер, после отбивных из ягнятины на гриле с салатом из горошка и зелени, я сижу в шезлонге у бассейна и слушаю мягкий плеск воды, бесконечным черным каскадом переливающейся через край. Шшшш, шшшш! Она так и просит, чтобы я ее нарисовала. Альбом еще не распакован, но я откопаю его потом, когда темнота загонит меня внутрь. Вокруг столько красоты. И естественной, и той, что приходит с кучей денег. Не хочется упустить ни единой детали.

Рабочий день у меня официально заканчивается после ужина, который подают в половине седьмого. Когда тарелки подчищены, у Эмилии и Пейсли начинается время семейного общения, а потом она сама укладывает дочку спать. Я знаю, что это неплохой вариант и должна быть рада, что у меня так много свободного времени. Но сегодня, в конце первого полного дня в Херрон-Миллс, мне бы не помешало чем-то себя занять. Поговорить с кем-то. Не помню, когда я в последний раз вечером так рано оставалась в полном одиночестве — ни мамы, ни Кейли, ни какого-нибудь парня, с которым я в этот момент крутила бы роман. Их болтовня заполняла мои уши, заполняла часы до начала школьных занятий, давая силы протянуть еще один день.

Жаркий и влажный летний воздух поневоле напоминает о Кейли. Иногда, если у нас были деньги, мы ходили в кино или покупали по куску пиццы. Но чаще всего летними вечерами мы заполняли бутылки для воды водкой, грейпфрутовым соком и огромным количеством колотого льда и садились у пожарного выхода в ее доме, красили ногти и просматривали «Ютьюб» в поисках смешных видео, пока нам это не надоедало. Потом мы отправлялись в бар, разводить парней постарше на выпивку. Заваливались в гости к Старр, ходили на танцы, куда можно было пройти по скидке для симпатичных девчонок, где не спрашивали удостоверение личности и не задавали вопросов. В прошлом июле меня впервые привезли домой полицейские. В зимние каникулы это случилось еще дважды. Это я помню.

Рот наполняется слюной, и трудно сказать, вызывает ли у меня мысль о холодном напитке в руке чувство жажды или дурноту. Мне одновременно и хочется этого, и не хочется. Мне вообще не так уж и нравится пить. Во всяком случае, первые несколько глотков, пока вкус выпивки еще напоминает о возможности убежать от всего. Новый вечер, новые лица, новая Анна. И всегда облом. На следующее утро я остаюсь все той же. Я держала себя в руках достаточно, чтобы не скатиться на плохие оценки. Попасть в приличный колледж. Но последние несколько месяцев выпускного класса… Я говорю себе, что из-за этого-то здесь и очутилась. Этим летом у меня будут занятия поинтереснее, появится возможность стать лучше. И все равно от вечерней духоты и перспективы провести несколько часов без дела у меня чешутся руки и пересыхают губы.

Я роюсь в сумке в поисках телефона, чтобы хоть чем-то занять руки. Зря. С тех пор, как мы вернулись с пляжа, пришло три новых сообщения от Кейли, а я еще и на вчерашние-то не ответила. Я вздыхаю и быстро набираю ответ — как я занята из-за работы и как я по ней скучаю. Обещаю скоро позвонить и в конце добавляю эмодзи — пляжный зонтик.

Знаю, что она взбесится. Паршивый получился ответ. Но сейчас мне не до личных драм Кейли, как бы я по ней ни скучала. Мне нужно научиться быть одной, дать шанс этой новой, лучшей Анне. Девушке, способной провести тихий летний вечер у бассейна с дешевой книжкой или альбомом для рисования. Девушке, которой не нужно, чтобы парни угощали ее выпивкой. Которой вообще не нужна выпивка.

Телефон звонит, и я готовлюсь выдержать гневный натиск Кейли. Но это не Кейли.

— Привет, мам.

— Значит, жива все-таки.

— Я только вчера приехала. Собиралась позвонить тебе в выходные.

Это совершенно не похоже на мою маму — вести себя так… ну… по-матерински. Она была не из тех, кто вечно просит «позвони, как доедешь».

— Я ведь не просто так купила тебе новый телефон.

— Знаю.

— Ты можешь вернуться домой. Если передумаешь.

— У меня все хорошо, — заверяю я ее. — Здесь очень красиво. Пейсли очень смышленая, Беллами добры ко мне. Я справляюсь.

Я говорю уверенным тоном. Прикидывайся, пока сам в это не поверишь.

— Конечно, справляешься. Дело не в том, что я тебе не доверяю, Анна.

— А в чем тогда?

Но как только слова слетают с губ, я и сама понимаю. Я впервые уехала из дома. Ей впервые пришлось побеспокоиться. Наверное, ей стоило бы немного побеспокоиться, пока я еще была в Бруклине, но после гулянки я всегда возвращалась домой. Она уже довольно давно знала о Нью-Палце, но этой работой я застала ее врасплох. У нее почти не было времени психологически подготовиться.