Чех вздыхает:

— Это всё?

— Не совсем. Периодически Ябо срывается и… убивает. Не всех, конечно, но тех, кто проявляет ненужный интерес. Быстро и безжалостно. А ещё нас преследует странная девочка, которая любит играть с огнём. Кажется, она той же породы, что и Ябо.

Я не говорю, что стоит пролиться крови - и появляются триги. Ябо пояснил: эти твари с ним постоянно, так же, как у нас в организме всякие бактерии. Вроде живёте тихо-мирно, всё хорошо, но только появилась свежая рана, и бактерия-трига готова сожрать тебя с потрохами. И всех, кто по недоразумению окажется рядом. Где-то на краю сознания маячит мысль, что возьмись я говорить про странных существ, которые могут уничтожить тебя в один миг (а я видел, что могут), Чех не рискнёт иметь со мной дело дальше. Про триг мне рассказал Ябо. Откуда они берутся, правда, он тоже не знал.

Чех закашливается:

— Очаровательно.

На некоторое время повисает тишина. Коньяк оказывается хорошим, внутри становится тепло, и я наливаю себе ещё. Всё походит на бред больного подсознания. Такого не бывает. Это всё невозможно. Но ровно до тех пор, пока не столкнешься с этим лично.

— Слушай, а почему Ябо? — вдруг спрашивает Чех.

— Говорит, что сокращённо от «я бог».

Чех качает головой:

— Какая скромность. И много ли в нём… божественного?

Я не отвечаю: попросту не знаю, что сказать. Порой он вытворяет такое, что нам и не снилось. Или снилось в самом ужасном сне.

— Много, — неожиданно раздается голос Ябо. Он отбирает у меня бутылку и делает глоток прямо из горлышка.

Чех, подперев кулаком подбородок, внимательно его разглядывает. Почему-то мне кажется, что в этот раз он остался доволен.

— И какие будут… божественные планы?

Ябо пожимает плечами:

— Всё просто. Исправить божественность.

***

Я лежу на жёстком диване, закинув руки за голову. Ябо устроился в одном из раскладных кресел и, кажется, уже спит. Наконец-то можно побыть в тишине: до этого всё время надо было бежать — чем скорее, тем лучше, ни о каких гостиницах речи и не шло — только дорога. Раньше я и не думал, что смогу промчаться тысячу километров с редкими остановками и даже не думать про усталость. Теперь же…

Теперь ощущения странные, но вырубиться, едва голова коснётся подушки, всё равно не получается.

Я делаю глубокий вдох и прикрываю глаза — изучать тёмный потолок всё равно ни к чему. Не покидает какое-то странное ощущение, будто я упускаю нечто чрезвычайно важное. Если учесть, что рядом Ябо, то упустил я много чего. Но Чех… В его поведении было что-то не так. То есть… не такая реакция. Да, за столько лет я уже понял, что он мужик спокойный. Но настолько? Он даже не отшатнулся, увидев лицо Ябо. Почему? Да и мой рассказ тоже внимательно слушал, ни капли удивления на лице.

Чех… Я явно многого не знаю о тебе, мой друг.

Сон подкрадывается незаметно, окутывает мягким покрывалом, усмехается звёздами с небес. Неизвестно откуда шелестит горячий ветер, приносит запахи трав, пыли, ревущих машин. Солнце пылает, воздух плывет, подрагивает в объятиях июльского жара. Совсем так же, как бывает южных степях, недалеко от моря. Небо кажется ненастоящим, словно нарисованным. И таким глубоким, без дна и края… Тянется невидимыми руками прямо к сердцу. Ни единого облачка, только пронизанная лучами лазуритовая синева.

Я быстро иду вперёд, прочь от дороги, прочь от людей. Босые ноги касаются земли, серебристые метёлки ковыля щекочут ладони и пальцы. Ничего нового, обычный день. Привычный, голодный, знойный.

Невдалеке мелькает фигурка. Стройная невысокая девушка, кожа настолько белая, что, кажется, не уступает белому шару солнца. Рыжие волосы развеваются на ветру. Она замирает, отводит волнистую прядь, видит меня — звонко смеется. Смех у неё мягкий и приятный. И сама - очень молодая, исполнилось ли восемнадцать?

— Дима!

Внутри вдруг становится так же жарко, как будто солнце пылает вместо сердца. А она оказывается рядом, прижимается, касается губами моих. Только не поцелуй выходит — ожог, я дёргаюсь. Её лицо близко-близко, глаза жёлтые, как весенние одуванчики. Курносый нос, усеянный конопушками, пухлые губы, маленький подбородок. Белое, жёлтое, рыжее, снова белое. Солнышко. Боль вмиг исчезает, стоит посмотреть ей в глаза. И голова идёт кругом, нестерпимо хочется обнять, прижать, вдохнуть этот белёсый жар, задохнуться от зноя. Желание становится раскалённым и бескрайним, как степь под небом.

— Не враг, — шепчут сухие потрескавшиеся губы. — Но не идите за мной. Я сама не знаю, как быть. Но не идите.

Выдержка лопается, пальцы сжимают рыжие пряди, я впиваюсь в её губы. Мир взрывается, тело охватывает огнём, крик застревает в горле.

Раздается какой-то грохот, и я вскакиваю. Но перед глазами по-прежнему стоит лицо Солнышка.

***

Едва дверь в гостиную закрывается, Чех проводит ладонями по лицу. Всё плохо. Всё очень плохо. Исправить божественность? Чёрта с два. Хорошо хоть, сейчас оба валятся с ног; пока будут спать, есть время подумать.