Зато на спектакле с животными обращались подчеркнуто вежливо и человечно. Яркие декорации, веселая музыка, полный зал детей. Никаких зуботычин, сплошь подбадривание да угощения. Иначе ты в два счета вылетишь с работы. Звери это отлично знали и понимали. Поэтому на представлении все было полностью непредсказуемо.

Однажды дед Юрлов показывал свой номер с гималайцем Ромой. Медведь под два метра ростом!
– шагал по досточке с гармонью в лапах и наигрывал какой-то бравурный мотив. Все шло по плану: дед манит Романа морковкой. А тот разухабистой походкой балансирует на доске, мехи раздвигает, разве что не поет. И вдруг неожиданно гармонь - шварк!
– об пол, лапы в стороны и с глухим ворчанием, угрожающе двинулся на Юрлова.

Дед, конечно, струхнул, попятился - у него нет на сцене ни плетки, ни палки, отмахивается пустыми руками.

– Ё... твою мать!
– бормочет (публики - полон зал!).
– Ё... твою мать!

Тогда Леонтий за кулисами cхватил швабру, выскочил на сцену - сунул ее Роману под нос.

– Н-ну??!
– грозно говорит и незаметно бац Роме по носу.

А чтоб зрители не подумали, что нарушается принцип дедушки Дурова, добавил:

– Не хочешь быть музыкантом, Роман, давай сцену мыть - наводить чистоту!!! У нас в Уголке полная свобода выбора...

Рома понял намек, подобрал гармонь, и они с Юрловым культурно продолжили выступление.

– Увидишь, я стану великим дрессировщиком медведей, - говорил мне Леонтий, блаженно развалясь под майской грушей в цвету, потягивая кагор. У нас кагора

было - залейся! Кагор входил в ежедневный рацион медведей.
– Мишук ведь из всех животных самый понятливый зверь после собаки. Вот Сеня Рыбаков "сделал" в цирке медведя на фигурных коньках. У Валентина Филатова медведи ездят на мотоциклах, танцуют хоть румбу, хоть венский вальс, хоть аргентинское танго... Канатоходец - пожалуйста, эквилибрист, жонглер - для них нету потолка в дрессуре! И если кто-то вдруг выведет медведя к микрофону и тот скажет "Добрый вечер, дорогие друзья!" своим хорошо поставленным медвежьим голосом - ей-богу, не удивлюсь. Мне только нужно придумать звучный псевдоним. Например: ВЛАДИСЛАВ УСПЕХОВ!

– А не ЛЕША НЕУДАЧНИКОВ?
– я спрашиваю.
– Чем тебе не нравится имя Леонтий?

– Понимаешь, Мальвин, - он решительным залпом осушил стакан.
– Если я останусь Леонтием - все будут вечно путать и звать меня Савелий. Это уже проверено.

Я всячески сопереживала Леонтию в его стремлении к артистической карьере.

– Тебе надо подготовить номер, - я говорила ему.
– Может, пока нет медведя, попробовать с собакой?

– С какой собакой?

– Да хотя бы вот с этой!

Мы с ним в Барыбине летом возле пивного ларька пили пиво с воблой. А около нас крутилась большая дворняга, местный кадр непонятного окраса скорей всего, зеленого.

– Он что, зеленый?
– спросил Леонтий.
– Или мне это спьяну мерещится?

– Зеленый, - говорю.

– Оригинально...

Леонтий посвистел псу. Тот поднял голову - и мы увидели умнейшую физиономию, косящую под простодушие, веселый взгляд под лицемерной поволокой печали. Он дружелюбно завилял хвостом, всем своим видом показывая, что, в сущности, не претендует на слишком богатые дары, однако от рыбьей соленой головы, пожалуй бы, не отказался.

Леонтий запал на него моментально.

– Ребят!
– он крикнул детворе, которая околачивалась возле ларька. Чья собачка?

– Ничья, дяденька!

– Можно забрать?

– Забирай!

Не сходя с места, барыбинскому кобелю за крыжовенный цвет было дадено

имя - Огурец. Леонтий взял его на медвежий ошейник с поводком, и тот радостной иноходью отправился с нами, почуяв перемену судьбы.

В Уголок Огурца нельзя было вести, нам запрещали ставить на довольствие личных животных. Поэтому Леонтий привез его домой - в большую коммуналку в Камергерском переулке.

Никем не замеченным, хотел он прошмыгнуть к себе в комнату, но из кухни с чайником - в бигудях и махровом халате - выплыла его теща Клара Цезаревна, сразу все поняла и запричитала насчет того, как это опасно подбирать на улице бездомных животных - верного источника блох, глистов и стригущего лишая.

– Ты со мной согласен?
– требовала она поддержки от мужа - старенького Максим Максимыча.

Тот был глуховат, бесконфликтен и всегда приветливо улыбался в таких спорных случаях, делал вид, что не слышит, о чем идет речь.

– Ах, он не расслышал!
– восклицала Клара Цезаревна.
– А скажешь ему "хрен моржовый" - он услышит!

Вообще у Леонтия с тещей были хорошие отношения. Он ценил простоватые каши и гуляши в ее исполнении, уважал как ветерана Отечественной войны, но особенно поражался внезапно открывшемуся у нее с годами таланту художественного свиста. Во время семейных праздников, приняв рюмочку-другую, она таким заливалась соловьем, все что угодно могла сосвистеть - "Тальянку", "На сопках Маньчжурии", "Темную ночь", даже высвистывала "Чардаш" Монти...