В киншу, языке жестов и телодвижений, были описаны тридцать три позы любви и семь поз молитвы, с которой обращались к Шестерым богам. Происходящее между мужчиной и женщиной религии не касалось и было не менее важным, чем почитание Мейтассы или Арсолана, Коатля или Одисса, Сеннама или Тайонела. Наверное, еще важнее - ведь человек слаб, и земную страсть, ласки и поцелуи, предпочитает общению с богами. Одиссарцы, насмешливые соплеменники Дженнака, знали об этом и говорили так: поз любви впятеро больше, чем поз молитвы. Нашлась и такая, что подходила для затерянных в чащобе Сайберна...

Прошло изрядное время, пока Дженнак и Чени не разомкнули объятий. На берег озера и лес пала ночь, потрескивал в костре валежник, негромко шумели и поскрипывали сосны, и ветер касался обнаженных тел своими прохладными пальцами. Но холодно не было; раскрасневшиеся, разгоряченные, они ощущали, как кровь быстрее струится по жилам. Их губы еще хранили сладость поцелуев, ресницы трепетали, дыхание было бурным, и отзвук миновавшей страсти еще мерцал в глазах. Наконец Чени поднялась со вздохом и, убедившись, что куртки и штаны высохли, стала одеваться.

– Как странно, милый...
– расслышал Дженнак ее шепот.
– Мы низвергнуты с небес на землю, в дикий край, но кажется мне, что я у порога дома - того, что остался в Арсолане, или у нашего хогана в Шанхо... Правда, здесь нет цветов, зато такие могучие деревья!

– Мой хоган там, где ты, - сказал Дженнак, тоже натягивая одежду.

Чени тряхнула головой, темные пряди волос рассыпались по плечам.

– Это другой дом, тот, что всегда с нами. Но человеку нужно место, чтобы возвести стены и крышу и разжечь очаг... пусть даже стена будет из древестных веток, а вместо очага - костер. Это дарит чувство уюта и безопасности, и мы...

Низкий грозный рык раскатился среди деревьев, заглушив ночные шорохи и скрипы. Лес замер; чудилось, что волны страха затопили его, смывая покой и тишину.

– С безопасностью ты поспешила, - молвил Дженнак и по тянулся к карабину. Тяжелый вороненый ствол был холоден, как воды Байхола. Вспомнив о недавнем купании, он подумал: только бы не подмок заряд.

Чени бросила ветки в костер и застыла, всматриваясь в тьму под деревьями. Огонь затрещал, ярко вспыхнул, высветив на миг затаившегося хищника: широкую морду, полуоткрытую пасть с огромными клыками, безжалостные янтарные глаза. Он находился в десяти шагах, и Дженнак знал, что это расстояние тигр может преодолеть одним прыжком. Знал и другое: лесной владыка не нападает на дейхолов и изломщиков. Но к чужакам это не относилось. Чужаки были законной добычей.

Он положил оружие на землю, прошептал: «Молчи, чакчан! Не двигайся!» - и направился к зверю. Шаг, другой, третий... Тигр глухо зарычал, мышцы его напряглись, ноздри расширились, втягивая воздух. Тигр был умен, умнее медведя и волка, умнее собак, и смутное чувство тревожило его: помнилось, что не всякий человек - добыча. Были люди, такие же, как он, охотники, оставлявшие ему оленей и лосей, кабанов и мелкую дичь, признававшие его владычество, и он их не трогал. Но кто стоял перед ним сейчас?..

Дженнак замер. Зверь мог достать его когтистой лапой в любой момент. Он услышал, как всхлипнула Чани - должно быть, сердце ее переполнилось ужасом.

– Нин...
– тихий монотонный звук вырвался из горла Дженнака.
– Нин... ннн...

В этот миг он был не Дженом Джакаррой, не Та-Кемом из страны Нефати и не владыкой Бритайи и Риканны, не вождем, увенчанным белыми перьями. Он превратился в Тэба-тенгри, лесного охотника и колдуна, чью власть признавали когда-то все дейхолы и изломщики на байхольских берегах. Этот лес был его лесом, земля - его землей, его угодьем; ни зверь, ни человек не мог оспорить это право. И обычай леса был его обычаем: с каждой охоты тигру полагалась доля. Сейчас об этом стоило напомнить.

..
– Уходи, лесной хозяин, уходи!
– запел Дженнак на гортанном языке дейхолов.
– Твоя тропа - не моя тропа, не хожу я по ней с копьем и луком, не рою ям, не ставлю капканов, не пугаю твою дичь. Не хожу я к ручью, где ты пьешь, не смотрю на твое логово, не трогаю детенышей, и если увижу шерсть твою на кустах, не сделаю к тем кустам ни шага. И ты не ходи по моим дорогам, не заступай мне путь, не сверкай во тьме глазами, не рычи, не трогай мой род. Что твое, то твое, что мое, то мое! Уходи, лесной хозяин! Будет у меня добыча, ты получишь от нее, дам тебе оленя, дам тебе лося, как давали предки. А сейчас уходи!

Тигр рявкнул, словно подтверждая договор, и исчез во мраке. Дженнак возвратился к костру, сел и вытер пот со лба. Чени глядела на него широко раскрытыми глазами.

– Что ты ему сказал, мой лорд?

– Сказал, что делить нам нечего. Еще сказал, что не получит он ни меня, ни тебя, ни Туапа. Потом добавил, что моей женщине очень нравится его шкура... Этого он уже не вынес.

– А шкура в самом деле хороша, - с мечтательным видом заметила Чени.
– Такая огромная! Он ведь вдвое больше ягуара!