Он направил слабый луч фонарика с севшими батарейками под ноги. Выхваченная из ночного мрака узенькая, заросшая травой полоска едва проглядывалась, свет, не достигая земли, растворялся в темноте.

Колька шмыгнул носом и зябко повел плечами.

Вдруг рядом послышался какой-то непонятный звук. Что-то живое шевельнулось в траве и задышало на него из темноты.

Колька притих, застыв на месте. До боли в глазах всматривался он туда, откуда послышались испугавшие его звуки.

Что-то небольшое прыгнуло к нему из темноты и тут же шарахнулось в сторону, сверкнув горящими глазами.

«Да это же кошка, — тихо засмеялся Колька, — кошка прошмыгнула, кто же еще!»

Из того места, куда прыгнула кошка, снова раздался легкий шорох.

— Шатаешься, людей пугаешь, — с укоризной сказал он вслух, чтобы подбодрить себя.

Снова прислушался, но звук, встревоживший его, не повторился.

Мальчик был настолько поглощен этим занятием, что не заметил, как изменилась погода. Ни с того, ни с сего задул встречный ветер, и гроза, застрявшая за Степаниками, медленно стала разворачиваться назад: на Ежовку, на Выселки — к дому Пимена, где потерялись в темноте два приятеля.

Но Кольке сейчас было не до грозы. Он сделал ещё несколько шагов и оказался рядом с домом.

Справа от него находилось глухое крыльцо с запертой дверью, а слева, стоило протянуть руку, было окно. Внезапный порыв ветра заставил мальчика поежиться от холода.

«А гроза-то, пожалуй что и будет», — запоздало подумал он, но уже никакая сила на свете не могла заставить его уйти отсюда.

Он посветил в окно фонариком, и блеклый лучик запрыгал в темных, давно не мытых стеклах.

В этот момент он увидел, как чья-то большая тень отразилась в окне. И тут же, следом, раздался протяжный звук, который пригвоздил его к месту. Колька похолодел. В горле пересохло, он даже не мог позвать Славика, торчавшего совсем рядом и даже не подозревающего, какие страхи приходится здесь терпеть. Его стало трясти.

Снова задул ветер, и опять раздался пронзительный звук: Ы-и-и… Вот, и опять, слушал и слушал он, — опять застонало, завыло рядом. В этом звуке было что-то знакомое, что-то подобное он недавно слышал. Тьфу ты! Колька с облегчением выдохнул. Да это же дерево старое от ветра скрипит, сегодня днем оно точно так же скрипело. Ну, конечно!

Вот опять ветер подул, и опять застонало, словно заплакал кто, да тоненько так, жалостливо. Днем, когда они со Славиком здесь крутились, дерево тоже скрипело, но тогда это было не страшно. А тень в окне? По телу опять побежали мурашки. Колька тряхнул головой и вспомнил слова своей бабушки Мани, что в старом доме, когда оттуда уходят люди, продолжается своя жизнь. Может, и чудная у него бабка, но…

Опять раздался непонятный шорох то ли из дома, то ли совсем рядом. И опять что-то живое, притаившись, задышало на него из темноты.

— Кис, киса, — дрожащим голосом позвал мальчик. — Иди сюда, иди, не бойся.

Но это была не кошка.

Он почувствовал, что чьи-то глаза следят за ним: внимательно, настороженно, карауля каждое движение, словно поджидая, что он вот-вот допустит промашку.

Дом, полный секретов своего странного хозяина, хорошо хранил его тайны. Темный, большой, он был полон страхов и опасностей.

— Колдуны-ы здесь жи-или, — от нового порыва ветра вслед за плачущим деревом завыло что-то рядом противным голосом бабки Варьки: — Колдуны-ы-ы…

Колька в испуге шарахнулся к дому, словно прося у него защиты, и задел рукой оконную раму.

Старое дерево, из которого был сделан наличник, громко треснуло. Колька метнул туда лучик фонарика и увидел, как вместе с трухой, ветхой паклей и ещё какой-то изъеденной временем дрянью на землю посыпались круглые желтые монеты.

Он подставил ладошку, часть монет шлепнулось прямо в руку.

Он, забыв про недавний страх, раскрыл рот и, затаив дыханье, застыл на месте.

И ради этого он пришел сюда темной ночью?.. Желтые кругляши, размером, примерно, с обычную трехкопеечную монету, показались ему неказистыми. А он-то думал…

Детская душа Кольки наполнилась обидой.

Значит, вот оно какое, схороненное наследство Пимена, о котором шептались взрослые, подсмеиваясь над собой… Они не верили, а Колька поверил. Только странно как-то все получилось.

Сейчас он был разочарован. В их небогатой семье редко появлялись денежные купюры крупнее десяти рублей, но при слове клад детскому воображению рисовались великолепные сокровища, а тут какие-то тусклые кругляши, тяжелые, правда.

Он вертел в руках одну из этих монет. На одной стороне был чей-то портрет и мелкие буквы, рассмотреть которые при неярком свете фонарика было трудно. На другой стороне — двуглавая птица, а под ней отчеканено: 10 рублей и год 1898.

Колька ахнул. До него, наконец, дошло. Да это же, это же царские червонцы! Он радостно шмыгнул носом и засмеялся. Ну и дурак же он!

— Тусклые кругляши, тусклые кругляши, — поддразнил он сам себя. — Золото это! Тусклые, потому что фонарик чуть светит.