Но на памяти Дмитрия еще не было того, что она сделала сегодня. Не закатила истерики, не обдала холодом равнодушия, не заняла нейтральную позицию. Впервые в жизни она поступила как жена, причем любящая жена, и это заставляло Диму вопреки всему надеяться. Пусть даже к мужу эта красивая чувственная женщина испытывала в большей степени жалость, но все же лучше, чем ненависть и стена безразличия. Может быть, Рома не поймет подлинной природы ее поступка. Как мерзко, рассчитывать на амнезию друга, как на союзника.

Резкий аромат недешевого мужского парфюма долетел до Луганского сквозь мрак невеселых размышлений, это не был его собственный одеколон, иначе не казался бы таким навязчивым и неуместным в окружающей серости. Дима поневоле поднял голову. По коридору, в сторону комнаты для допросов, приближался довольно высокий, элегантно одетый мужчина. Его жемчужно-серый, классически строгий, костюм заставил Дмитрия на минуту отвлечься от своего беспокойства. «Армани», – отстраненно подметил молодой человек и ему вспомнился точно такой же, только белый, у Ромы.

Было в этом обаятельном франте, с мягкой пружинистой походкой, нечто странное, вероятно даже опасное, как особая ленивая грация тигра, замершего перед прыжком. Мужчина выглядел откровенно расстроенным, если так можно было описать этот суровый блеск глаз под сдвинутыми бровями, упрямо вздернутую линию подбородка и плотно сжатые губы. У дверей он немного помедлил, будто пытаясь убедить себя в чем-то до крайности важном, однако, когда Луганский узрел незнакомца в профиль, уже заходящим в кабинет, у него по спине побежали ледяные мурашки.

Это лицо... на нем больше не было ничего, совсем ничего, ни недавнего недовольства, ни растерянности, ни спокойствия. Эмоции покинули своего красивого обладателя. Дима поморщился, отгоняя желание немедленно войти следом, а через минуту появившаяся в коридоре Полина, бледная словно полотно, и вовсе заставила его отодвинуть прочь свои подозрения.

Молодая женщина сделала несколько нетвердых шагов в сторону деревянной скамьи. Испугавшись, что она до нее просто не дойдет, Дмитрий поддержал Полю за руку, помогая присесть. Казалось, она ничего не почувствовала и не слышала потока вопросов, обрушиваемых на нее Луганским. Обреченность в серо-голубых глазах, смотрящих прямо перед собой, вдруг заставила Диму замолчать.

– Как вы могли в это влезть? – полузадушенным шепотом наконец поинтересовалась Рябинина.

– Полина, это не то, о чем ты думаешь, – осторожно возразил молодой человек.

– Причем тут то, о чем я думаю! – распаляясь, она резко вскочила на ноги, – меня волнует не это. Я не понимаю, почему я все узнаю в кабинете следователя?

– Да потому, что ты сама попросила: никогда не вмешивать тебя в наш криминал, разве это не были твои слова! – дрожащим от ярости голосом отозвался Дмитрий.

Впрочем он почти тут же пожалел о своей вспышке, так как лицо Полины приняло пепельно-серый оттенок.

– Прости. Прости, я несу бред, просто хочу, чтобы ты поняла и поверила. Хотя бы раз, один единственный раз, поверила, - тихо выговорил молодой человек.

– Если бы моя вера что-то меняла, – глухо отозвалась девушка, – если бы….

Бледные губы дрогнули, словно искаженные судорогой, и по щекам, медленно чертя влажные дорожки, покатились слезы.

– Полина, все настолько плохо? – Дима испугался отнюдь не на шутку.

– И еще хуже! Я пыталась, но я не могу втолковать этому твердолобому идиоту, что Рома действительно ничего не помнит. Он думает, будто это просто уловка, способ уйти от ответственности. Он не соглашается отпустить его под подписку, а это значит….

– А это значит, что ему придется сидеть до суда, – мрачно закончил Дмитрий.

– Но этого нельзя допустить! – Полина откинула со лба непослушную прядь волос, – ни в коем случае нельзя, его здоровье подорвано, ему нужно принимать лекарства, соблюдать предписания врача, ему нужен покой.

Внезапно замолчав, девушка посмотрела на Луганского:

– Я поеду в больницу, попробую договориться с Егором Владимировичем, может быть, нам удастся добиться пребывания хотя бы в клинике.

Неподдельное отчаянье на лице, всегда бывшим лишь капризно-беспечным, пробило брешь в стене обиды за друга, которую Дмитрий так долго и тщательно воздвигал в своем сердце.

– Полина присядь, ведь еще ничего не решено, – мягко попросил он.