Последние слова явно дались ему с трудом.

— Подлизываешься? — догадалась я.

Ханс не стал отпираться:

— Есть немного. Как-никак будущая… — но не договорил. Как-то надсадно крякнул и вздохнул.

— Когда ты понял, что я одна из «ваших»?

Ханс неспешно убрал тонкую прядь волос, упавшую мне на щеку, и сказал:

— На втором или третьем обмороке подозрение закралось. Так ведут себя те, кому инициироваться мешают. Вот и начал тебя плодами матушки-Рябины подкармливать, чтобы пробудилась поскорее.

— Спасибо тебе. Если бы не ты…

— Тсс, — тихо прошептал он, склоняясь ближе ко мне.

В синих глазах плясали отблески каминного пламени, а еще я видела в них свое отражение. Все ближе, ближе, ближе…

Потом наши губы соприкоснулись, и я поняла, что до этого и не целовалась вовсе. С Марком так, нелепое чмоканье, от которого слюней больше, чем удовольствия. А тут аж сжалось все. Сердце ухнуло до пяток, и голова пошла кругом.

Я вцепилась в мужские плечи, подалась вперед, со всей страстью отдаваясь поцелую, и напрочь забыв обо всем остальном.

А за окном, вдали темнел Черный лес. Радовался за нас. И ждал нашего возвращения.