Аллегра обходит стол, ставя тарелку с соусом с другой стороны моей тарелки. — Ты не должна была уходить, но ты не смогла бы никуда уйти, если бы Поло не забрал тебя. Я могу не знать подробностей того, во что замешан Джорджио, но я никогда не совершала ошибки, ставя под сомнение его суждения. Если он говорит нам, что ты не должна покидать территорию, значит, у него есть для этого веская причина.

Я провожу зубами по нижней губе. — Что Джорджио собирается с ним сделать?

— Я не знаю, — говорит она, разводя руки перед тем, как снова опустить их по бокам. — Но он очень зол. Я только надеюсь, что это будет уроком для Поло, чтобы он больше не делал таких глупостей.

Она оставляет меня обедать, но я едва пробую еду. Мой разум занят моей ролью в этом испытании. Я чувствую себя виноватой за то, что втянула Поло в эту передрягу, но мне почти не пришлось убеждать его взять меня.

Как будто он хотел разозлить Джорджио.

На следующий день, с нетерпением ожидая еще одного урока самообороны с Джорджио, я немного пораньше направляюсь на наш урок.

Ладно, признаю, это не столько рвение к классу, сколько к самому человеку. Наша вчерашняя встреча в машине повторяется каждый раз, когда я закрываю глаза, и вместе с ней приходит неуверенное ощущение близости к тому, что я хочу.

Правда в том, что я иду с ним на совершенно неизвестную территорию. Я никогда не пыталась соблазнить другого мужчину, если это вообще можно назвать соблазнением. У меня нет свода правил, которым я могла бы следовать, поэтому я полагалась только на инстинкт.

Я могла бы выставлять себя дурой, как он продолжает говорить, но слова, исходящие из его рта, не соответствуют сообщениям, которые я получаю от его тела. И обещание того, что лежит по ту сторону его сопротивления, достаточно соблазнительно, чтобы я продолжала.

Пока я разминаюсь в пустом спортзале, я смотрю на часы. Наше обычное время приходит и уходит, а Джорджио все нет.

Проходит пятнадцать минут. Почему его нет здесь? За завтраком Аллегра сказала мне, что не собирается сегодня уезжать, так что он должен быть где-то в замке.

Раздражение пузырится под моей кожей. Значит, он просто отказывается от наших занятий?

Когда стрелка часов доходит до двадцати минут, я иду его искать.

Мои шаги ведут меня прямо к двери его кабинета, и я трижды сильно стучу в нее.

Дверь распахивается, открывая Джорджио. Пиджака и галстука нет, он в накрахмаленной белой классической рубашке и темно-серых брюках.

Очевидно, он не собирался тренировать меня, когда одевался этим утром.

— Эти уроки были твоей идеей, и теперь, когда они мне действительно начинают нравиться, ты решил от меня отдалиться?

Джорджио бросает на меня пустой взгляд, прежде чем скрестить руки на груди. — Я занят сейчас.

— Занят? Или ты просто избегаешь меня? И даже если ты действительно занят, слышал ли ты когда-нибудь о предупреждении людей? Базовая вежливость. Разве тебя не учат этому в Неаполе?

Что-то веселое проходит по его выражению. — Ты сердишься.

— Я ждала тебя в спортзале двадцать минут.

— Прости, у тебя есть что-то более важное?

Он действительно сейчас такой грубый?

— Отлично. Если ты больше не хочешь со мной тренироваться, я буду тренироваться сама.

— Я этого не говорил. Я сказал, что сейчас занят. Мы можем возобновить завтра.

— Чем ты так занят?

Он прислоняется плечом к дверному косяку. — Стираю кадры с вами и Поло со всех общественных камер в этом районе.

Ой. Мое раздражение немного ослабевает. — Много ли?

— Больше, чем ты думаешь.

— Что ты сделал с Поло? Я не видела его со вчерашнего дня.

Его взгляд темнеет, как будто он раздражен тем, что я спрашиваю. — У нас с ним состоялся разговор. Я сказал ему, что в следующий раз, когда он увезет тебя с территории, он лишится пальца.

Кровь отливает от моего лица. — Ты этого не сделал.

— Он ослушался меня, — говорит он, его голос становится резким. — Он знал, что будут последствия, но, похоже, у вас двоих одна и та же проблема. Вы не умеете уважать границы.

Черт. Он говорит это так, как будто он не был первым, кто нарушил мои границы. Посадил меня в комнату рядом с ним. Забрался в мою кровать. Целовал меня.

Меня уже даже не волнует, что он все еще находился под влиянием того чая, когда делал это. Чай, возможно, снизил его запреты, но он, должно быть, думал об этом задолго до этого. Это лицемерие меня раздражает.

Я делаю единственный целеустремленный шаг к нему, не отрывая взгляда, и провожу ладонями вверх по его широкой груди. Он твердый и теплый, и мои ладони кажутся невероятно маленькими по сравнению с ним. Его взгляд падает туда, где я прикасаюсь к нему, и этого легкого движения достаточно, чтобы напряжение пошло рябью по воздуху.