Двое оставшихся в живых аркебузиров поставили оружие на приклады и суетливо пытались засыпать в ствол порох. Делали они это неумело. Про себя Истома отметил, что заранее отмеренных порций пороха, как положено у воина перед боем, у них не было: выходит, надеялись, что больше одного выстрела не понадобиться. А навыка боевого нет — так откуда ж ему взяться, у разбойников-то? Для их работы другие навыки нужны.

Остальные разбойники, смущённые гибелью предводителя и одного из стрелков, застыли в нерешительности. Но отступать они явно не собирались. Они были настырными и понимали, что жертвам никуда не деться. А приученные к дальним переходам лошади, как и содержимое седельных сумок, станут их законной добычей. Да и оружие лишним не будет — эти рейтарские пистолеты и сабли здорово усилят боевую мощь шайки.

— Ты как там? — крикнул Истома вверх, направляя свой второй пистолет в сторону аркебузиров. — Ранен?

И тут же нажал курок. Пуля попала стрелку в плечо, и он, выронив оружие, с криком повалился на землю. Его рана была много тяжелее, чем у Поплера: кровь не капала, а била ключом. Раненый попытался перетянуть рану, но у него это не получилось. На помощь ему никто не спешил, и вскоре он затих. Истома поднял пистолет и снова крикнул, поднимая оброненный Поплером пистолет:

— Эй, слезай, мне одному не отбиться, а вдвоём — может быть.

И снова выстрелил. Второй стрелок, так и не успевший зарядить аркебузу, тоже повалился на землю. На этот раз Истома был точнее, и разбойник умер сразу: пуля попала ему в голову. Теперь оставалось надеяться, что больше никто из шайки не умеет обращаться с аркебузой. Только тогда у него появится крохотная, маленькая такая надежда выйти живым из этой схватки. Он вынул из ножен шамшир [11] — кривую персидскую саблю, чрезвычайно удобную для рубки, и ловко взмахнул ею, давая понять разбойникам, что клинком он владеет не хуже, чем пистолетом.

Позади него послышался мягкий удар и следом — какой-то неясный звук. Разбойники, стоявшие поодаль в нерешительности, загомонили и засмеялись, и Истома понял, что случилось что-то нехорошее. Обернувшись и бросив быстрый взгляд за спину, он увидел то, что подспудно ожидал увидеть и чего страшился. Паллавичино, пока разбойники отвлеклись на своих врагов, незаметно спрыгнул с пинии и пустился бежать. Движения его были быстрыми, из чего Шевригин сделал вывод, что тот не ранен, а вскрикнул в момент выстрела лишь от страха.

Да и бог бы с ним! Но теперь Истома остался один против семерых вооружённых людей, которые хотели его убить. Если они бросятся одновременно — это всё, смерть. Одного-двоих он успеет сразить. Может — троих. Но это — всё.

Он внимательно оглядел оставшихся: доспехов ни на ком из них не было, пятеро вооружены лишь длинными ножами. Ещё один со шпагой, и один сжимает в руках алебарду. Глядя, как они держат оружие, Истома решил, что алебардщик и шпажник владеют боевой снастью плохо, но то, как ловко поигрывают ножами остальные, ему сильно не понравилось. Конечно, человек, хорошо владеющий саблей, устоит против двух-трёх разбойников с ножами. Но вот когда один против семи… Да ещё эти шпажник с алебардщиком. Исход битвы казался предсказуемым. Истома встал спиной к стволу пинии. Теперь нападавшие не смогут зайти сзади. А ну, кто первый под сабельный удар? Он растянул губы в недоброй улыбке, похожей на оскал волка, обложенного охотниками по всем правилам загонной охоты и не желающего сдаваться даже перед лицом неминуемой смерти.

К его счастью, никому из разбойников умирать не хотелось, поэтому подставляться под сабельные удары никто не спешил. Они о чём-то посовещались, и двое, подняв оставшиеся от погибших аркебузы, принялись заряжать их. Истома похолодел. Хотя действовали они ещё более неумело, чем прежние владельцы оружия, но рано или поздно зарядят, и тогда — всё! Истома бросил взгляд на Поплера. Тот сидел у пинии, как-то по-особому упершись в ствол плечом. Он тяжело дышал, кровь из раны идти перестала, но лицо было чрезвычайно бледным. Истома только вздохнул: если его не доставить к лекарю, то вскоре Поплер умрёт. Можно, конечно, попытаться бежать, и разбойники вряд ли станут его преследовать, опасаясь за свою жизнь. Но не бросать же немца, лишая его последней надежды на спасение!

Разбойники тем временем зарядили аркебузы и били кресалом по кремню, стараясь высечь искры. Наконец задымились фитили, распространявшие в воздухе запах горелой пеньки. Вот сейчас раздадутся выстрелы, вот сейчас. Истома бессильно опустил руки. Бежать, бросив раненого Поплера, он не мог. Да бог с ним, с государевым поручением! Другого гонца отправят. А жить он, если товарища бросит, просто не сможет. Невозможно так жить, совершенно невозможно! Уж лучше сразу камень на шею да в омут! Если пропадать, так хоть врагов с собой увести побольше. Он снова поднял саблю и бросился вперёд, замахиваясь на ближайшего разбойника, уже поднимающего аркебузу для выстрела. Эх, так и так погибать, а тут, может, успеет он зацепить кого-то!

В воздухе раздался свист, и стрелок, не успев пальнуть, ничком повалился на землю. Из спины у него торчал арбалетный болт. Истома, не успев удивиться неожиданной помощи, кинулся на второго, моля Бога, чтобы тот промахнулся. Но перепуганный разбойник в спешке выстрелил не целясь, и пуля пролетела мимо. Тогда он бросил аркебузу и бросился бежать, даже не вспомнив о висящем на поясе трёхгранном мизерикорде [12] .

Шайка разбежалась. Возвращение от ожидания неизбежной и скорой смерти к спасению было столько неожиданным и стремительным, что Истома остановился. Его пошатывало, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Он обернулся: Поплер сидел у пинии с закрытыми глазами, но ещё дышал, хотя, кажется, был без сознания.