— Но так нужно думать, — сказал Остин Картер. — Представьте, что в реальной жизни вы взломали запертую дверь и нашли труп, истекающий кровью из двадцати ран при полном отсутствии оружия. Вы можете решить, что это немного странно. Но фанат детективов скажет…

— Просто ещё одна запертая комната, — поддержала, как фанат детективов, Леона.

— Точно. Так что для нас это просто “ещё один космический корабль”, или “ещё одно искривление времени”, или…

— А что такое, — спросил Маршалл, — искривление времени?

— Обычно, — признал Картер, — это удобная штука. Термин, конечно, связан с теорией пространственно-временного континуума. Искривление этой структуры может привести к любопытнейшим результатам — например, отправить вас не в обычное путешествие во времени, а за пределы этого континуума вообще.

— Мне нравится выражение “обычное путешествие во времени”, — сказала Леона. — Так прозаично.

— С искривлением времени можно весело провести время, — поделился Джо Хендерсон.

— В первый раз, — рассмеялась Конча, — я наткнулась на одно из них в вашем произведении, Джо. Там упоминался персонаж из предыдущей части, который исчез после искривления времени, и его больше никогда не видели. Тогда я решила, что это какой-то особый вид пьянки.

— Искривление времени, — продолжал Картер, — очень удобно. Это часть жаргона, подобно подпространству, и не просите меня его объясняет. Оно позволяет делать самые ужасные вещи научными. Вполне возможно, что они и есть таковы. Спросите Чантрелла; он из Калтеха[31].

— На мой взгляд, мистер Маршалл, — не без тяжеловесности заметил козлобородый, — свобода писательского воображения имеет большую научную ценность для прогресса человечества, чем девяносто процентов докторских диссертаций.

— И это воображение абсолютно свободно? Тогда и убийство сойдёт с рук.

— Не настолько, — покачал головой Картер. — Или, по крайней мере, не на лучших рынках. Хорошая научная фантастика требует большей последовательности, большего правдоподобия, чем любой реализм, какой только можно представить. Ваш мир будущего не может существовать в чисто фантастическом вакууме. Он должен быть реальным, проработанным и населённым реальными людьми. Со всеми извинениями капитану Комете, Джо, дни историй про устройства и галактических вестернов прошли.

Маршалл благодарно принял от хозяйки дома пиво.

— Похоже, я не совсем улавливаю эти термины.

Картер оглядел собравшихся.

— Боюсь, наличие двух новых жертв вынуждает меня повторить свою знаменитую лекцию по научной фантастике. Рансибл возражать не будет, ведь фанаты ничто так не любят, как слушать, а Фин всегда надеется, что я могу сказать что-нибудь стоящее кражи. Перед остальными я прошу прощения, но хотел бы сказать вот что: научная фантастика — это, по сути, поле для журналов. Помимо Фаулера Фоулкса и Герберта Уэллса, почти что ни один современный писатель с творческим воображением не преуспел коммерчески в издании книг. Так что развитие жанра необходимо изучать по журнальным рассказам. А они в первое время были, пожалуй, не так плохи — для посторонннего, а не фаната. Безусловно, были в них размах и воображение, оригинальность и энергия, мало с чем сравнимые в развлекательной литературе; а это именно те качества, которые особо ценились на этой ниве. Но присутствовала в них и некая холодная бесчеловечность. Важна лишь наука, и чёрт с ними, с людьми вокруг. С одной стороны, то, что я назвал межпланетными вестернами, порой слабыми даже в своей научной стороне. Просто вестерны, перенесённые в космические условия. Вместо того, чтобы сражаться с бандами враждебных краснокожих, вы отбивались от банды враждебных марсиан, и, когда вы вытаскивали свой верный бластер, они один за другим валились в звёздную пыль. Истории об устройствах были куда интереснее. Они часто и честно пытались прогнозировать развитие науки. Атомная энергия, исследование стратосферы, полёты ракет, которыми так увлечён Чантрелл, всё то, что может произвести революцию во второй половине нашего столетия подобно тому, как радио и самолёт изменили эту половину — всё это стало там привычными, рабочими вещами. Но на этом писатели и остановились. Интерес заключался в устройстве как таковом. И научная фантастика зашла в тупик, пока не пришло понимание, что даже научно-фантастическая литература должна оставаться литературой, а литература говорит в основном о людях, а не субатомных бластерах или искривлении времени. Так появилась новая школа, и, полагаю, Дон Грант, редактор “Удивительных”, несёт за неё ответственность, как никто другой. Идея Дона, поистине революционная, была такова: раздайте все гаджета и с этого начните свой рассказ. Другими словами, допустите определённое развитие цивилизации, а затем тщательно продумайте, как оно может затронуть жизнь обычных людей вроде нас с вами. Например, в одном рассказе Рене Лафайета[32] пьют много виски, а марка его — “Старый косморейнджер”. И одна эта фраза рисует картину цивилизации, в которой межпланетные путешествия стали банальным явлением. Никакие технические описания не сделают факт существования космических кораблей более убедительным. Другими словами, резюмирую всё это словами Дона: “Мне нужен рассказ, который можно опубликовать в журнале двадцать первого века”.

8

После этой лекции разговор приобрёл общий характер. Мэтт и Картеры обсуждали журнал, худощавый Фин время от времени вставлял примечательно коммерческие замечания, а мистер Чантрелл рассказывал о предстоящих испытаниях своей последней ракетной разработки.

Маршалл, откинувшись на спинку кресла, пил пиво. Это был действительно странный — и захватывающий — новый мир. Но он не мог уделить ему всё своё внимание. Разум полицейского возвращался к своим обязанностям, и посреди фраз о клистронах, космических орбитах и позитронных мозговых извилинах роботов Азимова он пытался подытожить для себя этих людей в связи с покушениями на жизнь Хилари Фоулкса.

Это не удавалось. Совсем. Несмотря на цветущую в их беседах фантазию, они были самыми обычными людьми, каких он когда-либо встречал. Или в этом и дело? Не указывают ли именно их самые обычные черты на связь с убийством?

О мотивах он судить пока что не мог, но казалось не слишком невероятным, что кто-либо из присутствующих мог когда-либо столкнуться с Хилари. И, если говорить о мотиве, как могли отреагировать эти личности?

Бернис Картер — хладнокровная хозяйка и собеседник. Может ли то же хладнокровие распространяться на спокойное исполнение необходимого устранения?

Остин Картер, в куда более разумном смысле, столь же самодостаточен и самоуверен, как Хилари. Может ли столкновение двух столь доминирующих характеров привести к фатальному конфликту?

Фин (очевидно, агент, специализирующийся в этой области литературы) проницателен и жаден. Может ли он счесть личную выгоду достаточным поводом для каких-либо действий?

Джо Хендерсон невразумителен и подавлен. Могут ли неприятности, копившиеся слишком долго, вылиться в летальный исход?

Чантрелл…