Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза.

— Поэтому ты под каждого второго ложишься?

— А что мне еще остается? Я живу, как умею, Рома! Честно себе на хлеб зарабатываю! Это ты своей Даше все на подносе — и развитие, и бизнес, и бриллианты! А я, может, тоже честно бы хотела жить и любить, да только кому я нужна?

— Все ясно, — коротко отвечаю я на ее пламенные речи.

В глазах уже ломит, но физически усталости я не чувствую. Морально истощен.

От человеческой подлости и лицемерия порой хочется повеситься.

И, главное, обычно прилетает от тех людей, которым веришь. Кто бы мог подумать, что Милана все это время с ума сходила от зависти?

Андрей забирает Милану из салона моей машины.

— Как вы, босс? — интересуется сухо.

Мне не по себе от всего происходящего. Жил себе спокойно, а теперь вот как все оборачивается.

— Если хотите, я с Игорем сам пообщаюсь. Это девки слабые, Настя так вообще верещала всю дорогу. Я ей кое-что пообещал, если молчать будет.

— Что ты ей пообещал?

— Ой, Роман Анатольевич, вам лучше не знать, — кровожадно скалится Андрей. — Но мне сразу понятно было, что эта девка все выпалит. Да и вторая бабенция с круглой жопой тоже слабачка оказалась, хотя как дерзко вела себя! А вот Игорь… он там уже на таком нервяке, что расколется под давлением. Прижать чуть-чуть осталось. Только, сомневаюсь, что кто-то эту троицу крышует.

— Да кто их крышует, — раздраженно выдыхаю я. — Сами по себе сволочи.

— Вы очень мягкий человек, босс. Ну, правда, — Андрюха по доброму улыбается и руками разводит. — С большими деньгами и большой властью, но будто первый раз с такой подлостью от людей столкнулись.

— Лишился девственности, — фыркаю и лицо вытираю от испарины.

— Наказывать то будем? — скалится Андрей, а в глазах его кровожадный блеск.

— Есть предложения по наказанию?

— О-о-о-о, да! Только бабки нужны!

— Не такие уж мы и святые, Ром, — шепчу я.

Кончиками пальцев касаюсь груди своего мужа. Ласково и осторожно глажу его, глаза прикрываю от удовольствия.

Он рядом. И мне сейчас так хорошо с ним, что под кожей растекается приятное согревающее тепло. Лежу рядом, как кошка, трусь об него своей щекой. Мурчать хочется от наслаждения.

— Я никогда святым и не был, — тихо отвечает мне мой муж.

Мой.

— Не был, да. Но я в тебе видела только добро и любовь. А ты ведь… ну… — я приподнимаюсь, потянув на себя легкое одеяло, чтобы прикрыть обнаженное тело.

— Позволил себе сравнивать тебя с бывшей? — с тоской уточняет Рома, и глаза его наливаются чем-то темным. — Даш, я очень жалею, что повелся на весь этот развод. Ты и сама понимаешь, что Настя…

— Была идеальным вариантом, — киваю я. — Если бы не Милана с Игорем, ты бы даже не заподозрил ничего. Так бы и верил, что просто решил трахнуть бывшую.

И я прекрасно осознаю, что Рома обычный мужик, совершивший ошибку.

И я рада, что не было никакой измены с его стороны.

Благодаря этой ситуации я и о себе много нового узнала.

— Я мудак, а вот ты… ты как была светлой женщиной, так и осталась, Дашенька, — Ромка улыбается и тянет меня к себе.

Ну да, конечно.

И мы закроем глаза на то, как я метала посуду, как готова была просто убить неверного муженька. Как потом жаждала его раскаяния.

Как эгоистично и пылко желала вернуть любовь Ромы себе. Чтоб в ногах валялся. Чтобы скулил.

Простила бы я измену?

Не знаю.

Но мне до зуда между ребрами хотелось, чтобы Царицын любил меня одну, а я бы… я бы гордо задирала нос, вертела бы задницей перед ним и намеренно причиняла бы ему боль.

А потом, когда насытилась своей властью над мужиком, возможно, я бы его приняла и разрешила быть рядом.

Только это была бы уже слишком странная и ядовитая любовь.

…

Вернувшись домой после беседы с Настей и Миланой, Рома первым делом дал Даше послушать записанные на диктофон разговоры.

Даша переслушивала слова своей подружки Миланы несколько раз, и с комом в горле осознавала, какая «добрая и хорошая» у нее была подруга. Змея, что способна укусить, пригретая на груди.

Сыну Максу Рома все объяснил, и постарался донести до него, что люди могут ошибаться, поддавшись искушению и собственному непомерному желанию быть хорошим в глазах окружающих. А иногда следует быть жестким не только с окружающими, но и с самим собой, особенно если на кону стоит то, что важно по настоящему.