Втянув в легкие воздух, чувствую сладковатый, немного тошнотворный аромат, который явно принадлежит освежителю, висящему в машине. Он настолько насыщенный, что кажется, будто оседает на языке.

Холодный ветер врывается в салон, видимо, открывается водительская дверца. Я машинально поворачиваю голову к Руслану.

— Откуда ты взялся? — спрашиваю тихо, почти безжизненно, и тут же отворачиваюсь, прислоняясь затылком к подголовнику.

Прикрываю глаза — так спокойнее. Можно притвориться, что я не такая жалкая, какой считает меня муж.

Руслан молчит. Слышно только, как он садится за руль, захлопывает дверь и включает зажигание. Но не трогается с места. Складывается впечатление, что ему трудно решиться сделать последний шаг.

Не удивлюсь, если Руслан, в итоге, передумает, вытащит меня из машины и отправит домой.

— Демид дома документы подписанные оставил, я за ними заехал. Что между вами произошло, Ксюш? — осторожно спрашивает он. Боится ранить мои чувства или услышать правду?

— Не хочу, — мотаю головой. Стоит только представить, что нужно “вернуться”, даже мысленно, в спальню, где не так давно Демид издевался надо мной, кожа покрывается ледяными мурашками, а дыхание спирает в груди.

До сих пор не могу поверить, что со мной на кровати был муж. Может, я перепутала, и это чужой человек пытался взять меня силой, а потом назвал жалкой? Вот только самообман не помогает. Даже сейчас я прекрасно чувствую, горячее дыхание мужа, хвойно-сандаловый аромат его парфюма, настойчивые губы, грубые прикосновения. Такое чувство, что все это впилось в мою кожу, захватило мысли и заставляет раз за разом переживать испытанные страдания, чувствовать заполняющий душу ужас.

Меня потряхивает даже сейчас, хотя прошло немало времени с того, момента, как Демид бросил меня одну, в темноте, напоследок так точно описав мое теперешнее состояние.

— Ладно, — выдыхает Руслан, сдаваясь и отвлекая меня от самобичевания. — Откуда кровь?

Стоит другу мужа задать мне этот вопрос, как боль в ладонях жжением напоминает о себе. Надо же, я так глубоко заперлась в себе, что забыла о физических ранах, растворилась душевных.

Поворачиваю ладони вверх.

— Отсюда, наверное, — голос жутко хрипит. Тяжело глатываю, но это не помогает смочить саднящее горло, ведь во рту тоже перехосло.

— Твою же мать, — выдыхает Руслан. — Сильно болит? — почему-то кажется, что он смотрит на мое лицо.

— Не-а, — даже не вру. Боль от ран — ничто, когда тебя изнутри сжигает самая настоящая агония.

— Можно я сфотографирую? — как-то настороженно спрашивает Руслан.

— Зачем? — свожу брови к переносице, но глаз не открываю.

Зажмурившись, могу хотя бы представить, что я ничего не вижу по собственной воле, иначе мне никак не справиться с отчаянием, которое пожирает меня изнутри, оставляя зияющую дыру в груди.

Руслан секунду мнется, после чего как-то быстро произносит:

— Врачу знакомому отправлю, чтобы посмотрел, насколько все плохо. Нам, по-хорошему, лучше как можно скорее покинуть Москву.

Что-то меня настораживает в объяснении друга мужа, но выпытывать подробности попросту нет сил. Поэтому глубоко вздыхаю и на выдохе произношу:

— Делай, что нужно.

Моментально раздается какой-то шорох, а потом я слышу несколько щелчков камеры. Даже кажется, замечаю свет вспышки у своего лица, но подозреваю, это воображение играет со мной злую шутку.

— У тебя есть еще какие-то раны? — строго спрашивает Руслан.

— Душевные не считаются? — не знаю, откуда у меня берутся силы шутить. Скорее всего, это защитная реакция. Вот только Руслану, похоже, не до смеха. Поэтому, когда тишина затягивается, просто произношу: — Подозреваю, что я еще коленки содрала, когда падала.

— Покажи, — чеканит Руслан.

Сначала хочу сказать, что это ерунда, но даже не видя, чувствую, как Руслан прожигает меня непоколебимым взглядом. Поэтому собираю в себе остатки сил и отталкиваюсь от спинки сиденья, чуть наклоняюсь, на ощупь задираю штанины. Видимо, раны тоже задеваю, потому что снова чувствую достаточно сильное жжение.

Очередной щелчок камеры звучит почти сразу, и я отпускаю легкую ткань.

Снова откидываюсь на спинку сидения, выдыхаю, глаз не открываю.

Какое-то время мы с Русланом сидим в тишине. Никто из нас не двигается. Ничего не говорит. Лишь урчание двигателя разрывает гнетущую атмосферу в машине. Не решаюсь ничего спросить. Догадываюсь, что Руслан размышляет, как ему быть дальше: предать друга и помочь мне или…

Это “или” пугает до чертиков.

Такое чувство, что я стою над пропастью и только от Руслана зависит, буду ли я чувствовать твердую почву под ногами, либо же упаду и разобьюсь насмерть.