Муж на мгновение застывает, а следующее чеканит:

— Вызывай! — хмыкает Демид, подхватывая меня на руки. — А я лишу тебя лицензии за шашни с моей недееспособной женой, которая является твоей пациенткой, — выплевывает он и срывается с места.

Пока я пытаюсь осознать услышанное, судя по резко появившемуся гомону голосов и усиливавшемуся запаху лекарств, муж выносит меня в коридор, не проходит много времени, как над ухом раздается зловещий шепот:

— А с тобой мы поговорим дома, моя дорогая. Будешь знать, какого флиртовать с другими мужиками.

Глава 14

— Куда ты меня везешь? — в который раз спрашиваю я, сидя в машине и обнимая себя так крепко, как только могу.

В голове творится настоящий бардак, неадекватное поведение мужа никак не может там уложится.

Меня до сих пор потряхивает. Каждый нерв будто натянут до предела, готовый лопнуть в любой момент. А еще этот жуткий холод, который пробирает до самых костей. Он идет из глубины, из самого основания моего существа, и его причина сидит рядом со мной.

Демид.

Он молчит. Игнорирует все мои вопросы, будто их и нет. Начиная от тихого, почти срывающегося: “Что с тобой случилось?”, заканчивая громким, полным гнева: “Какого хрена это было?”.

Возможно, это и к лучшему, что Демид меня не слушает. Ведь мы находимся в замкнутом пространстве, а он — за рулем. Машина мчится по дороге, и каждое резкое движение мужа отзывается напряжением в моем теле. Мало ли, что может случиться, если я выведу Демида из себя еще сильнее.

Мне уже достаточно одной инвалидности. Не хватало еще и ногу сломать. Или, не дай Бог, потерять ребенка.

Я кладу руку на живот, стараясь успокоить себя, успокоить малыша. Малыша, который пока даже не знает, в какой мир он собирается прийти. Малыша, который заставляет меня держаться, даже когда кажется, что сил больше нет.

— Все будет хорошо, — шепчу я себе, вглядываясь в темноту. — Все будет хорошо.

Но внутри все равно остается этот холодный, липкий страх. Страх за себя, за ребенка, за то, что будет дальше.

Демид продолжает молчать. Не сомневаюсь, его лицо сейчас непроницаемо. И здравой частью мозга понимаю, главное — не спровоцировать мужа. Не дать ему повода для еще большего гнева.

"Просто держись", — повторяю я про себя, чувствуя, как машина замедляет ход. — "Держись ради ребенка".

В любом случае, подтверждение того, что Демид везет меня домой, ничего мне не даст. Как бы я сейчас не храбрилась, не смогу противостоять мужу… не в темноте. Моя недееспособность ввергает меня в еще большее отчаяние. Мне уже не просто хочется плакать, а забиться в угол и рыдать в голос. До душащей меня икоты, до хрипа в горле, до боли в груди. Может быть горькие слезы помогли бы мне не думать о безысходности, которая заполнила каждую частичку моей души, и теперь вызывает жгучее желание выть от невозможности изменить произошедшее за последние несколько дней.

А я бы с удовольствием стерла себе память…

Хотя, о чем это я? Даже если бы я не помнила о событиях, которые чуть ли не смертельно ранили меня, это ничего не изменило бы.

Угроза лишиться из-за ребенка зрения, измена мужа, предательство подруги, никуда бы не делись.

Лучше уж помнить о поступках людей, которые заставили меня страдать, чем продолжать любить их, несмотря на то, что они не погнушались вонзить по кинжалу в мое сердце.

— Приехали! — так резко произносит муж, что я невольно вздрагиваю.

Не проходит много времени, прежде чем машина останавливается. Демид тут же покидает салон, с громким хлопком закрывает дверцу. А буквально через пару секунд оказывается с моей стороны. Я даже сказать ничего не успеваю, как муж отстегивает мой ремень безопасности, который сам же чуть раньше и застегнул, вытаскивает меня на холод улицы. Порывистый ветер с завыванием тут же забирается под тонкую ткань больничной пижамы, заставляя меня дрожать еще сильнее. Редкие капли дождя падают на лицо, остужая разгоряченную кожу. Хвойный аромат с нотками сандала забивается в ноздри, заполняет легкие, вызывает приятные и разрывающие душу воспоминания.

Миг, и я “вижу” мужа, обнимающего меня со спины.

— Что ты такого вкусного готовишь, — бормочет Демид мне в шею, разнося по телу приятные мурашки.

Веду плечами, чтобы хоть немного избавиться от жара, который вмиг пронесся по венам, учащая мое дыхание.

Во рту пересыхает, поэтому приходится тяжело сглотнуть, но все равно сиплю, когда произношу:

— Блинчики.

— М-м-м, — Демид ведет носом по моей шее вверх. Вдыхает мой аромат? Или пытается меня завести? А может и то, и то. — С вишней? — касается кончиком языка чувствительного местечка за моим ухом.