По палубе прокатилась вибрация, когда солдаты начали обмениваться мрачными взглядами и перешептываться. Зашевелились даже бессмертные, обычно сохранявшие неподвижность.

– Если мы сейчас отступим, никому из нас не удастся сбежать от грядущего. – Отчаяние пробежало по телу Эндри, словно волна. Хотя перед ним стояла лишь горстка сломленных и поверженных воинов, ему были нужны каждый меч и каждое копье. – Конечно, ситуация почти безвыходная, но у нас все еще есть надежда. Если мы продолжим сражаться.

Леди Эйда уже была на стороне Эндри, но все равно поддержала его коротким и угрюмым кивком. Древние повторили за ней, склонив головы в знак согласия с Эндри. Отблески фонарей играли на их стальной броне и меховых мантиях, танцуя среди бледных и смуглых лиц, некоторые из которых были обрамлены золотистыми волосами, а другие – черными, как вороново крыло. Но их глаза не отличались друг от друга. Они были глубокими, словно память, и острыми, точно сталь. А еще преисполнены решимости.

Джидийцы присоединились без колебаний и загремели оружием, выражая свою поддержку.

Бездействовали одни лишь трекийские воины, закаленные в боях, утомленные и верные своему правителю. Они перевели взгляды на принца в ожидании его решения, но Осковко не шевелился. Он поджал губы и угрюмо наблюдал за Эндри, чью фигуру освещали фонари.

– Я вернусь в Водин вместе со своими людьми, – во всеуслышание проговорил он.

Из трекийских солдат словно выкачали весь воздух. Некоторые вздохнули с явным облегчением. Эндри стиснул зубы, пытаясь не закричать от досады. Он чувствовал, как остатки самообладания покидают его.

Но Осковко еще не закончил.

– Я должен вернуться, чтобы собрать трекийскую армию, – сказал он. – И тогда я смогу воевать как полагается. Я защищу свой народ – и весь мир тоже.

К щекам Эндри прилила кровь, и он порадовался тому, что укрывался в тени.

– В Джидаштерне галлийцы пролили нашу кровь, – проревел Осковко, ударяя себя кулаком в грудь. Его солдаты согласно кивнули. Некоторые сжали руки. – Мы отплатим им той же монетой.

Он откинул голову назад и завыл, как волк, заставив Эндри вздрогнуть. Следом за ним завыли и его люди. Находившиеся на других лодках трекийские солдаты откликнулись на зов, и их вой эхом разнесся над темной водой, будто стайка неупокоенных призраков.

Только когда порыв холодного ветра ударил его по щекам, Эндри понял, что улыбается.

Осковко улыбнулся в ответ. Его улыбка напоминала волчий оскал.

– А ты, Трелланд? – спросил он, указывая на него пальцем. – Куда отправишься ты?

Эндри сглотнул комок в горле.

Все собравшиеся на палубе обратили на него внимание, желая услышать ответ. Вальтик, по-прежнему уверенно стоявшая на мысу, молча следила за ним немигающим взором. На мгновение Эндри помедлил, ожидая, что она изречет очередной совет, раздражающий своей туманностью. Но его так и не последовало.

Осковко настаивал, сверкая глазами.

– Куда отправится твоя девчонка?

Эндри усилием воли оторвал взгляд от Вальтик и обернулся к леди Эйде. Но в его воображении на ее месте стояла другая бессмертная правительница.

Он попытался вспомнить все, что ему было известно о Корэйн. У нее в руках был последний Веретенный клинок, а значит, она находилась в еще большей опасности, чем раньше. Она постарается найти надежное укрытие – такое, где Таристан не сможет ее достать. Такое, откуда она сможет нанести по нему ответный удар.

«Место, известное нам всем, – подумал он, вспоминая истрепанную надежду, которую так берегла Корэйн. – Она пойдет только туда, куда, по ее мнению, мы сможем за ней последовать».

– В Айону, – решительно произнес Эндри. В его памяти возник величественный город бессмертных, окруженный стеной из тумана и камня. – Она отправится в поселение Древних в королевстве Калидон.

«И я последую за ней».

Серая лошадь скакала по серому миру.

Пепел и снег кружились в дуэте, объединившем жар и холод.

Корэйн не ощущала ни того ни другого. Она даже не чувствовала под собой лошадь, скакавшую легким галопом. Не чувствовала слез, которые оставляли соленые дорожки на ее грязных щеках. Ничто не могло пробиться сквозь барьер, который она возвела вокруг себя. Пустота была единственной защитой ото всех ужасов, оставшихся позади.

Единственной защитой от смерти. От потерь. И от страшного осознания того, что она потерпела неудачу.